Гагаи том 1

Вернулась Мария, сунула в руки Кондрата чем-то до половины наполненную наволочку. Кондрат растерянно перевел взгляд на Маркела.

— Держи, — сказал Маркел. — Там немного муки. Пока не отошла вишня, пусть и Ульяна вареников налепит...

Кондрат расчувствовался, двух слов не мог связать. Кое-как поблагодарив, пустился домой, не чуя под собою ног... А тревога о том неизвестном летчике продолжала жить в нем. Он представил на его месте своего Геську, который где-то вот так же дерется с врагом, и ощутил почти физическую боль.

— Щасти тебе, сынок, — пробормотал, как молитву.

38

Он надеялся уйти — летчик со сбитого «ястребка». Но нынче все было против него. И там, в воздухе, когда кончились боеприпасы, и здесь, на земле. Враги нагрянули, едва он успел отстегнуть лямки парашюта. Пришлось залечь в промоине, оставленной на склоне балки потоками весенних-вод и дождевыми ручьями. Отстреливался до последнего патрона...

Связанный стоял пленник перед Фальге, презрительно щурился, слушая переводчицу, А Клара Георгиевна, впервые взглянув на него, ощутила какое-то необъяснимое волнение. Она говорила вслед за комендантом фразу за фразой, о том что герр комендант знает цену мужеству, что он восхищен бесстрашием советского аса, что преклоняется перед его воинским подвигом и как рыцарь уважает рыцарство в противнике.

— Очень лестно, — заговорил задержанный глуховато, с хрипотцой.

Клара Георгиевна вздрогнула. Что-то неуловимо знакомое послышалось в его голосе: интонации, тембр...

— Однако спросите у него, — продолжал летчик, — не теряет ли он рыцарское достоинство, разговаривая со связанным.

Фальге распорядился снять с него веревки.

— Эти неотесанные солдаты... — перевела вслед за ним Клара Георгиевна. — Им недоступно понимание таких тонкостей... Видимо, я не ошибся, назвав вас асом. Вы так молоды, а уже в звании капитана... Но при вас не оказалось документов, и я не знаю, с кем имею честь разговаривать.

— Обойдется, — насмешливо проговорил пленный. — Так и передайте: у меня нет особого желания знакомиться..

Фальге крякнул, закурил.

— Отшень хорошо, — проговорил медленно, угрожающе. И вдруг взвился в крике: — Номер части?! Дислокация?!

— Вот это уже, как говаривал мой батя, иной коленкор. С этого бы и начинал. Да только все равно облизнешься.

Фальге повернулся к переводчице, так как с его знаниями русского языка не смог понять этот ответ. Клара Георгиевна невольно смягчила сарказм, прозвучавший в словах пленного, сказав, что командиры Красной Армии не имеют права разглашать военную тайну.

— Если он рыцарь, должен понимать, что задает дурацкие вопросы, — добавил летчик.

— Отшень хорошо, — повторил Фальге. Кивнул стоящим у двери солдатам, что-то приказал им — коротко и резко. А пленнику сказал: — Сейчас будет это... как оно... — И даже обрадовался, вспомнив: — Крутить рога. — Недобрая улыбка искривила губы Фальге. — Будем подождать, фрау Клара, — самодовольно проговорил он, раскуривая сигарету.

Допрос пленных не входил в обязанности Фальге. Согласно инструкции он должен переправлять задержанных в Югово, где ими занимаются представители абвера. Но Фальге не мог упустить случая показать свою власть. Он знает, что начальство не будет против, если лишний раз «пощекотать» врага. К тому же он физически не выносил смелых людей. Может быть, потому что сам в глубине души был трусом. И для него было высшим удовольствием сломить противника, увидеть в его глазах страх, мольбу о пощаде... Только редко, очень редко удается ему насладиться таким зрелищем. Но уж этот капитан наверняка запросится. Почти мальчишка...

У Клары Георгиевны разболелось сердце. Вспомнился пропавший без вести муж. Он тоже был приземистым, как этот пленный летчик. И их сходство поразило ее. Она даже вообразила... Но тут же отбросила эту странную мысль. Нет-нет, ей легче думать об утерянном сыне как о давно погибшем. К этой боли она уже привыкла, сжилась с ней. И все-же где-то в подсознании долгие годы продолжает теплиться горькая своей беспомощностью надежда еще встретиться с ним — затерянным среди людей, живым и невредимым... Пленный летчик разбередил ей душу. Она невольно подумала, что, наверное, такой же по возрасту сейчас ее мальчик, как этот гордый светловолосый, светлоглазый юноша, к которому прониклась необъяснимой симпатией.

А пленный лежал на заплеванном полу камеры — зверски избитый, в беспамятстве. Он защищался, как мог. Но их было четверо верзил.

И они его смяли. С него сорвали комбинезон, сапоги, гимнастерку, он лежал в изорванной, окровавленной нижней сорочке, казалось, без признаков жизни. Но он не умер. К нему снова пришла, как приходила в бредовые ночи детства, молодая и, наверное, красивая женщина. Лица ее он никогда не видел. И лишь аромат, исходящий от нее, напоминал о чем-то далеком, давно утерянном. Она всегда уходила, так и не показав своего лица. А сейчас обернулась к нему, и он увидел печальные глаза переводчицы. Она звала его за собой, почему-то называя Геней. Да, он отчетливо услышал это чужое имя, обращенное к нему, Герасиму Юдину.