— Ешь, ешь, — пригласил его Маркел.
— Вишня и у нас уродила, — продолжал Кондрат. — Да токи клятые вареники без муки не получаются.
— То так.
— Слышь, Маркел Игнатыч, — выплевывая косточки, осмелев, продолжал Кондрат. — Ты там к начальству ближе. Не чул, когда они уже побегут?
— Пока держатся, — осторожно ответил Маркел. — С чего это ты взял?
Кондрат хитро подмигнул ему, мол, не проведешь, небось уже и самолеты залетают, дескать, разбомбили же команду летчиков и скопившиеся на станции воинские эшелоны. Знали, когда и куда кидать бомбы. До беса фаршу намололи... Значит, кто-то сообщил... И иногда тихими ночами отдаленный гул слышен... А Маркелу сказал:
— Щось забегали постояльцы. Забегали, кажу.
— Укрепляются.
Их слуха коснулся глухой самолетный гул. Он приближался, нарастал. Послышалась пулеметная очередь. Кондрат и Маркел поспешно вышли из-за стола, запрокинув головы, уставились в небо.
— Гляди, гляди! — возбужденно заговорил Кондрат. — Трое на одного. Собаками кидаются... А наш! Наш каков! Востроносый, быстрый! Щось таких раньше не было.
Краснозвездный самолет то взмывал, то устремлялся вниз. За ним, как гончие, мчались «мессеры». Сделав мертвую петлю, истребитель оказался на хвосте у заднего «мессера». Последовала короткая очередь — и самолет с черными крестами задымился, перевернулся через крыло, беспорядочно кувыркаясь, стал падать.
— Ага! Ага! — закричал Кондрат. — Так тебе и надо, ядрена вошь!
В чистом предвечернем небе, освещенные сбоку уже уходящим солнцем, самолеты резали простор ослепительными молниями, будто в демонической пляске сближались, пересекали друг другу пути, чтобы устремиться в разные стороны и снова сойтись, а скороговорка пулеметов воспринималась как ругань, как воинственные кличи противников.
— Так его! Так! — возбужденно вскрикивал Кондрат. — Молодчина! Ну-ка, дай им разгон!
Второй фашистский самолет, оставляя за собой шлейф черного дыма, пошел на снижение. Позади него развернулся купол парашюта. Но оставшийся «мессершмитт» изловчился занять угрожающую позицию.
— Берегись! — в величайшем смятении крикнул Кондрат, не замечая, как стиснул плечо Маркела. — Берегись, сынок!..
— Отверни, отверни в сторону, — подсказывал Маркел, будто голос его мог быть услышан.
И какова же была их радость, когда самолет в самом деле отвернул, стал забираться ввысь, развернулся, лег на встречный курс.
— Стреляй же, стреляй, — шептал Маркел.
Но стрелял лишь противник.
— На таран наш пошел, — выдохнул Кондрат. — Ух, голова отчаянная. Ты гляди...
— Та помолчь! — сердито, досадливо прикрикнул Маркел, необорачиваясь, нетерпеливым движением сбросив со своего плеча руку Кондрата.
Истребители мчались навстречу с нарастающим ревом. Казалось, неминуемо столкновение. Но в последний момент фашистский пилот бросил машину в пике, при этом успев выпустить прицельную очередь.
— Ах ты, боже мой! — невольно вырвалось у Марии. Она стояла на крыльце и тоже видела, как загорелся самолет с красными звездами на крыльях.
Подбитая машина потянула в степь за байрачек. От нее отделился темный комочек. «Мессершмитт» спикировал на него, выпустил очередь и ушел в сторону Югово.
— Пропал малый, — тяжко выдохнул Кондрат. — Пропал сокол. Если и пуля не задела, — расшибется.
— Геройски дрался, — проговорил Маркел. — Вечная ему память и слава.
Но над падающим летчиком раскрылся парашют.
— Нет, не было ему такой стихии — расшибиться! — возбужденно, радостно воскликнул Кондрат.
Маркел безнадежно махнул рукой.
— А что толку? Небось все одно схватят. Куда ему деваться?
Будто в подтверждение его слов по улице, поднимая пыль, промчались к околице два мотоцикла с колясками, облепленные солдатами.
— Помогай ему, матерь божья и Микола-угодник, — проникновенно сказал Кондрат, всем сердцем желая удачи неизвестному воину. — Може, и пронесет беду? Може, схоронится? Тут абы стемнело скорей. Верно. Маркел?
Маркел молча закивал.
Они еще поговорили, строя предположения — удастся ли летчику скрыться. Потом Кондрат засуетился, заспешил.
— Так я пойду. Покедова, Маркел Игнатыч. Покедова, Мария. Спасибо вам превеликое.
Маркел проводил его до ворот, распрощался. И, уже отойдя от калитки, вдруг окликнул Кондрата:
— А чего приходил, хоть убей, не уразумел.
— Во-во! — подхватил Кондрат, поспешно возвращаясь. — Я ж кажу, шклероз одолел... Хотел я, Маркел Игнатыч, чтоб ты попустил мою старуху. Нет у нее никаких силов землю рыть.
Маркел позвал жену, что-то шепнул ей, и она поспешно ушла в дом. А сам повернулся к Кондрату.
— Это ты мне уже задачу и задал, — сказал ему. — Много таких. Всех не освободишь. Была бы послабей, куда ни шло. Сам же кажешь — здорова.
— То так, — согласился Кондрат. — Токи доканает Ульяну той ров.
Маркел понизил голос:
— Пусть она к Дмитрию Саввичу сходит.
Кондрат посмотрел на него вопросительно.
— Больных не трогают, — пояснил Маркел. Он уже не одному втолковывал эту мысль. И всегда Дмитрий Саввич находил у них болезни. — Може, и у нее какая хворь. Откуда нам знать? — убеждал он Кондрата. — Доктору то лучше ведомо. Только к самому надо итить. К самому...