— Стреляйте, сволочи! — в бессильной ярости закричал Родион. — Стреляйте! Придет и вам конец! Наступит ваш черный день! Свершится возмездие!..
Он заслонил собой Мариулу, и их скосила одна очередь. Смертельно ужалили одни и те же пули.
Потом гремели еще выстрелы. Гитлеровцы в упор добивали раненых.
А по земле шла весна. Весна сорок третьего года. И в ее дыхании уже улавливались громы летних очистительных гроз, слышались победные ритмы великого наступления.
35
Вита и Анатолий торопились так, что и не замечали прелести прозрачного летнего утра. Они немного проспали и теперь спешили, чтобы не опоздать на работу. Им вовсе не хотелось привлекать к себе внимание администрации. Вита махнула Анатолию рукой, когда он повернул в сторону механического цеха, и заспешила к конторе. Оставалось всего две-три минуты до начала рабочего дня. Сам Отто, как обычно, стоял у входа, контролируя явку конторщиков.
— О, фрау Викториа! — воскликнул он, ощупывая ее с ног до головы наглым взглядом. — Ви продолжайт медовый месяц?
— Надеюсь, я вовремя явилась, — с достоинством проговорила Вита. И прошла мимо него — стройная, пахнущая утренней свежестью.
Отто посмотрел ей вслед, что-то пробормотал угрожающе. Губы его искривила жестокая, злорадная ухмылка.
Вита видела, как он пошел к цехам — плотный, низкорослый. Она сменила воду в графине, высыпала из пепельницы окурки, смахнула тряпкой со стола, подоконников. Вита вела делопроизводство. Но начальник ввел в ее обязанности убирать кабинет. И прежде чем садиться за бумаги, приходилось браться за тряпку и веник.
Справившись с уборкой, Вита вышла в приемную и углубилась в дела. Время шло, а начальник не появлялся. И она радовалась этому. Потом послышались тяжелые шаги, громкая немецкая речь. Вошли Отто и солдат — длинный, тонкий, как жердь, в лихо заломленной пилотке. Отто молча указал на нее пальцем. Солдат шагнул к Виктории, резко схватил за руку, выдернул из-за стола.
— Ком, ком! — тыча в спину автоматом, приказал ей.
И она пошла, даже не успев испугаться, — так неожиданно все это произошло. Уже на улице она вдруг подумала о том, что ее разоблачили, каким-то образом узнали о листовках. Может быть, и пишущую машинку нашли?
Солдат вел ее по железнодорожным путям — растерянную, испуганную, теряющуюся в догадках. Они все дальше углублялись в товарный парк. «Значит, не в полицию, не в комендатуру, — промелькнуло у Виты в голове. — Но тогда куда же?..»
Вскоре она увидела солдат, стоявших у поезда. Там же были комендант и начальник полиции. Ее толкнули в один из товарных вагонов, где уже были девушки, молодые женщины. Дверь с визгом и грохотом закрылась, щелкнула накидная петля. Ошеломленная Вита только теперь поняла, какая ей уготовлена участь. Она прислонилась к стенке вагона и заплакала — горько, безутешно. А те, остальные, согнанные с хуторов, схваченные в шахтерских поселках, уже не плакали. И не успокаивали ее, зная по себе, что никакие утешения не помогут, что слезы высохнут и станет еще невыносимей от гнетущей тяжести.
Поезд дернулся, застучал колесами все быстрей, быстрей. Вита ощутила себя беспомощной былинкой, уносимой в неизвестность...
Только к вечеру узнал Анатолий о случившемся. Он готов был кричать, выть от боли. Но тут же им овладела ярость.
Анатолий вернулся в депо, взял трехгранный шабер, остро заточил его, сунул в карман. Убедившись, что Отто в конторе, долго бродил вокруг да около, высматривая, где бы занять позицию. Дорожка от конторы вела в депо. А из него в поселок надо было проходить мимо инструменталки. Анатолий решил, что лучше всего укрыться именно здесь.
Уже стемнело, а он все ждал. Посматривал на светящиеся окна кабинета и ждал, дрожа от нетерпения.
Потом свет погас. Анатолий спрятался за выступом стены, крепче сжал в руке шабер, затаил дыхание. Его настороженный слух уловил потрескивание гравия под чьими-то ногами. Анатолий осторожно выглянул, с трудом различил в темноте приземистую фигуру. Все отчетливей шаги, все ближе... Ближе... Пора.
Анатолий замахнулся. А в следующее мгновение совсем рядом увидел испуганные глаза Иоахима, и невольно отпрянул. Шабер выпал из его руки.
— Вы? — еле выговорил. Стоял, покачиваясь, точно пьяный. Ладонью провел по лицу, словно пытаясь стереть с него какую-то невидимую пелену, глухо проговорила
— Я — я мог вас убить.
— Идьем, Анатоль, — увлекая его за собой, взволнованно сказал, Иоахим. — Идьем...
36