Гагаи том 1

Стефан взял карандаш, бумагу и, пока Галина готовила ужин, стал набрасывать ее портрет. А мысли снова возвращались к тому, что вдруг открылось ему. Галина права: Гитлер Гитлером, но у каждого должна быть своя голова на плечах. Только в том и трагедия, что сознание немцев успели отравить ядом нацизма. А после триумфального шествия по Европе все эти бывшие рабочие, чиновники, обыватели окончательно уверовали в то, что со своим фюрером действительно непобедимы, что исключительны в своем национальном превосходстве, что им все дозволено и никакого спроса с них, безликих, не будет.

— А отвечать придется, — спустя некоторое время заговорил Стефан. — После этой пьянки будет тяжкое похмелье. Кое-кто уже начинает понимать.

— Да уж наши ни в жизнь не смирятся, — вставила Галина. — Наломали шею под Сталинградом. Еще не то будет. Побегут твои сородичи, Стефан. Побегут.

Она упорно исключала Стефана из их числа.

К концу апреля уже хорошо прогрелась за зиму настывшая земля, вздохнула полной грудью, и пошел, пошел гулять над ней весенний шум. Зазеленели травы, проклюнулись почки кленов, выбрасывая ажурную вязь молодых листьев, зацвел крыжовник, розовой дымкой окутались абрикосовые деревья, готовые вот-вот плеснуть белой кипенью.

Природа возвращалась к жизни. Ее ликующая песня слышалась в серебряных голосах жаворонков, льющихся с высокого поднебесья, и в радостно-пронзительном посвисте сусликов — обитателей подземных нор. Она жила в ласкающих лучах солнца и в бездонной синеве неба. Она угадывалась в движении животворных соков, питающих нежные побеги растений, и в беззвучном, танцующем полете нарядного мотылька...

Мариула жадно вслушивалась в эту извечную песню весенней земли. Она всегда будоражила Мариулу, будила в ней далекие, почти забытые видения.

Через плечо Родиона смотрела Мариула в степь, уже не доступную ей. А сзади, поняв, зачем их всех привезли сюда, к отвалам песчаного карьера, вопил Афоня:

— За что?! За что?!

Мариула не оглядывалась — за спиной была смерть, а ей еще так много надо сказать Родиону. Он стоял с заломанными назад, связанными руками. И она ласкала его, прижавшись к груди. Ее взор был устремлен туда, где за синей дымкой начиналась еще одна сладостная сердцу даль.

Где-то за пределами ее восприятия, разорвав путы, большой и сильный, ползал у ног Фальге, юлил скулящим щенком Афоня:

— Господин комендант! Господин комендант, отпустите меня. А? Отпустите, господин комендант...

— Перед кем ползаешь? — загремел Родион. — Встань! Не смей нас позорить!

Афоня припадал к сапогам коменданта. Фальге самодовольно поглядывал, как корчится его огромное тело, всем своим естеством отвергающее смерть.

— Молиться на вас буду, — лебезил Афоня. — Детям закажу...

Напрасно взывал Афоня. Фальге выполнял поступивший совершенно

секретный приказ, предписывающий провести акции по уничтожению тех, кто в случае отступления германских войск сможет влиться в армию противника. Поэтому задолго до намеченного срока сразу же было прекращено следствие, создававшее видимость соблюдения законности. Спешно подошли две крытые машины. Улицы оцепили. И вот через какой-то час он, Фальге, будет рапортовать о выполнении приказа.

Насладившись видом раздавленного страхом, потерявшего человеческий облик великана, Фальге дал знак. Двое солдат набросились на Афоню, пытаясь связать. И тогда он одним движением могучих плеч отбросил их от себя, разъяренным зверем пошел на попятившегося коменданта. Но достать его не смог. Фельдфебель выстрелил Афоне в голову. Тот сделал еще несколько шагов, потом упал.

Мариула ничего не слышала, ничего не видела, готовясь в дорогу, у которой нет конца.

— Так лучше, Родя, — повторила, будто советуясь. — Ведь верно?

— Да, так хорошо... Вместе.

— Я поведу тебя, Родя.

— Я пойду за тобой, Мариула.

— Но сначала я сорву эти мерзкие веревки с твоих рук.

— И я смогу обнять тебя, Мариула.

— Мы отыщем табор. Я знаю, где искать...

...Их было шестьдесят обреченных, поставленных у обрыва. Жались друг к другу подростки, выданные Митькой Гулиным. Сам он был здесь же, привезенный из больницы, чтобы быть расстрелянным вместе с ними. Смерть Афони была последним испытанием для Митьки. Его затрясло, челюсть отвисла... Тупо смотрел Фомка Маркаров, еще недавно прислуживавший своим палачам. Чуть в стороне горбилась старушка — жена Максимыча — мелко крестилась, шептала молитвы. Закрыла лицо руками провизор Федотова... Мариула и Родион стояли вместе, прижавшись друг к другу.

— Мы отыщем табор, Родя, — уверяла его Мариула. И взгляд ее, обращенный в ту, другую даль теплился надеждой. — Я приведу тебя к очагу своих отцов.

А Родион снова и снова думал о том, какую чудовищную ошибку совершил в жизни. И мучился тем, что теперь не сможет ее исправить. О, если бы раньше пришло прозрение! Он сделал бы все возможное и даже невозможное в борьбе против фашистской нечисти. А вместо этого приходится умирать, не дав почувствовать врагу свою силу.

Послышалась резкая команда, лязг металла.