Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие

Глупцы полагали, что расправиться с Цезарем будет легко и просто, и лишь философ Цицерон видел истинное положение вещей: «Никогда государство не было в большей опасности, никогда у бесчестных граждан не было более подготовленного полководца». Победила, как всегда, толпа; голос мудреца потонул в истерических воплях. Увы! Таковы издержки демократии.

По упрощенной схеме, бытующей в историографии, Цезарь перешел Рубикон и захватил власть в Риме. Но, оказывается, в глазах римлян Цезарь вовсе не собирался воевать, а всего лишь защищался. Вот он, гениальнейший ход величайшего в истории честолюбца! Вот чем объясняется сравнительная легкость победы Цезаря!

Итак, Рим в очередной раз разделился на два лагеря. Их различие охарактеризовано в одном предложении Веллея Патеркула.

Дело одного полководца казалось более справедливым, другого — более надежным; здесь все блистательно, там — прочно; Помпея вооружил авторитет сената; Цезаря — доверие воинов.

Как мы видим, стараниями Куриона Цезарь предстал жертвой, вынужденной защищаться. Однако уже древние авторы поняли хитроумный план наместника Галлии и обосновали неизбежность очередной кровавой мясорубки.

Светоний пишет:

Это, конечно, был только предлог для гражданской войны; причины же ее, как полагают, были другие. Так, Гней Помпей неоднократно утверждал, что Цезарь оттого пошел на всеобщую смуту и переворот, что из своих частных средств он не мог ни окончить построек, которые начал, ни оправдать ожидания, которые возбуждало в народе его возвращение.

С этим утверждением невозможно не согласиться. Галлия была разорена за время непрерывных войн и восстаний, невозможно бесконечно грабить галльские святилища, обезлюдевшая страна не могла давать такого огромного количества рабов, как в первые годы. А римляне по — прежнему ждали золотого потока от Цезаря, они не хотели понимать, что источник пересох, и могли обратить немилость на его владельца.

Это было самое удачное время совершить сильный ход: благодетеля римского народа завистливые сенаторы хотят уничтожить, и он совершает то, что противоречит всем законам, но понятно и одобряемо большинством сограждан.

Другие говорят, будто он боялся, что ему придется дать ответ за все, что он совершил в свое первое консульство вопреки знамениям, законам и запретам: ведь и Марк Катон не раз клятвенно заявлял, что привлечет его к суду тотчас, как он распустит войско, и в народе говорили, что вернись он только частным человеком, и ему, как Милону, придется защищать себя в суде, окруженном вооруженной охраной. Это тем правдоподобнее, что и Азиний Поллион рассказывает, как Цезарь при Фарсале, глядя на перебитых и бегущих врагов, сказал:

— Они сами этого хотели! Меня, Гая Цезаря, после всего, что я сделал, они объявили бы виновным, не обратись я за помощью к войскам!

Цезаря, естественно, ожидали бы гонения, как только он лишился бы войска и власти. Даже во времена его наивысшего могущества находились такие, кто предлагал выдать проконсула германцам — за срыв перемирия и заключение под стражу послов. Цезарь, имея власть и легионы, не слишком считался с традициями и законами. И все же главная причина ненависти сената была в том, что покоритель Галлии являлся самым сильным конкурентом для любого честолюбца. А честолюбие было свойственно каждому римлянину. Добиваться почестей и славы вынуждала сама римская идеология: именно она превратила Рим из маленького городка в мировое государство, именно она заставляла граждан рисковать жизнями и отдавать их за несколько мгновений славы. Однако как есть предел для расползания государства вширь, так и есть предел разумному честолюбию граждан. И он настал, когда отдельные личности возжелали власти большей, чем консульская.