Гайдебуровский старик

Тася же, в отличие от меня и старика, не имела дурной привычки вдаваться в глубинную суть вещей. Вещи для нее были всего лишь вещами. Ни больше и не меньше. И вряд ли она находила отличие между музыкальной шкатулкой, которую можно купить за сотню в китайских сувенирах. И шкатулкой деспотши Салтычихи, убившей ею своего ямщика.

Тася недоуменно вертела шкатулку в руках и старательно морщила узкий лобик. Помню, это был день, когда мы провернули первую сделку.

– Да, да, Тасенька, это именно та шкатулка, представляешь, невероятно! – я возбужденно ходил взад-вперед по комнате, размахивая руками. Для меня словно открывался учебник истории, иллюстрированный памятными раритетами. – Это просто невероятно. Ты только подумай! Только себе вообрази! Ты держишь в руках настоящий осколок истории! Сколько-то, господи, лет прошло! И все эти годы словно укрылись в этой шкатулке! Сколько рук прикасалось к ней! Здесь укрылись человеческие страсти, пороки, трагедии, неоправданная жестокость… И…И, возможно, любовь. Нам знать не дано.

Тася еще старательней морщила узенький лобик. И открывала шкатулку. И совала в нее свой остренький носик.

– Почему, все нам прекрасно дано знать. Никаких трагедий и страстей я здесь не вижу. Даже никаких украшений. Вот так история! Пусто!

– Это у тебя в голове пусто! – я раздраженно стучал по лбу Таси кулаком. – Никакого воображения! Просто с ума сойти!

– А что, ну что тут я могу вообразить! – Тася горячилась не меньше моего, да еще с таким видом, словно тоже поражалась моей беспросветной тупости. – Шкатулка как шкатулка! К тому же совсем старая. Конечно, она еще ничего, крепкая. Даже краска почти не облезла. И обита добротной тканью. И вышивка довольно искусная. Может вас вышивка так поразила? Но могу вам сказать, моя бабушка лучше вышивала. Сюжетней. А тут куры да утки. Деревня какая-то. А моя бабушка в эту деревню наверняка бы еще каких влюбленных поставила в центре. Пусть себе целуются. Уже хоть какая мысль вырисовывается. К примеру, тоска на душе, друг бросил, ушел и не вернулся. А смотришь на шкатулку, а там влюбленные целуются. Уже радость. Вдруг скоро и у меня так будет? Вдруг явится принц и подарит сережки, которые можно положить сюда. Так нет! Одни куры да утки!

– О, боже! – я схватился за голову. – Ты все о своем. И причем тут твоя бабушка! Она что артистка была, или офицерша, или из знатного рода происходила!

– Нет! Но хочу заметить, и убийцей она не была. А насколько я знаю, этой шкатулкой прибили кого-то! И я должна при этом разевать рот от счастья и махать крыльями! Что какая-то придурковатая старуха убила бедного парня! И причем тут исторические страсти! Вы что-то путаете! Это даже не шкатулка, а орудие преступления. Может, ей бы нашлось местечко в музее милиции. Это ведь не история, это просто жестокость! И эту жестокость не нужно возводить до небес! И петь ей дифирамбы! Ее нужно либо клеймить, либо забыть! А можно вообще сжечь!

Тася решительно направилась к камину. В своих руках она торжественно несла шкатулку Салтычихи. В камине, как назло, полыхал огонь. Раскаленные языки пламени, словно в пасти дракона, готовы были все поглотить.

– Эге-гей! – закричал я. И в секунду очутившись возле девушки, выхватил из ее рук редкий предмет. – Тоже мне, вершитель истории!

– Вы что, Аристарх Модестович! – Тася покрутила пальцем у виска. – Я же не чокнутая, как ваша Салтычиха. Я человек рассудительный, как вы заметили. И, если что можно продать, с выгодой к тому же, в огонь в жизнь не полетит. А вы наверно забыли, что шкатулка стояла на камине?

Я вздохнул и поставил шкатулку на место.

– Вот так. И смотреть на нее нужно как на товар.

– Товар, Тася, продается в соседнем супермаркете, где ты работала. Товар можно положить в пакет, выбить чек и покупателя отправить восвояси. Можно, Тася, даже продать просроченный товар. Частенько подобное выгорает. Здесь, девушка, просроченных товаров не бывает. Напротив, чем дольше их срок, тем выше цена. И в пакет их просто так не уложишь. К нашим вещам требуется особое уважение, почтение и осторожность. Поскольку если что разобьешь, то не только разобьешь дорогую вещь, разобьешь то, что уже никогда, представляешь, никогда в жизни не восстановить. И, если хочешь, разобьешь мое сердце, – мне уже казалось, что это не я говорю. Я только открываю рот. А меня озвучивает настоящий антиквар. Из своей могилы. Мне стало не по себе. И я зябко повел плечами. И протянул руки к огню. Мне нужно было почувствовать боль. Чтобы знать, что я еще существую. И я еще живой.

– И еще, уясни себе девушка. Здесь ценится не внешняя оболочка, не картинка и даже не качество. Каждая вещь ценна своей историей, как ты говоришь, сюжетом. Ну, хорошо, ты не понимаешь про страсти, трагедии и любовь. Это все абстрактно. Это нужно представлять. Но… Но, к примеру… К примеру… ты представляешь, что на этой шкатулке, возможно, еще есть улики. Улики преступления.

– Как так? – Тася всплеснула руками. – Через столько-то лет!

– Вот именно! И этим можно поразить покупателя! Сразить его наповал! Обезоружить!