– Величают? – он широко улыбнулся. У него к тому же была безупречная, белозубая, обаятельная улыбка. Мне было до такой улыбки далеко. Я вообще не любил улыбаться. – Мое отчество Романович. Довольно просто. Но еще проще, если вы будете величать меня по имени. Все же я намного младше вас. А вы такой солидный, уважаемый человек…
Солидный и уважаемый прозвучало по моему уязвленному мнению так, словно меня только что обозвали старым придурком. Я, безусловно, преувеличивал. У моего гостя и в мыслях такого не было. Он вообще никогда наверняка не выражался. Но все равно мне стало грустно. Учитывая, что на самом деле, он был меня старше лет на пятнадцать, не меньше. Но не мог же я от обиды, вот так, с пылу-жару, во всем признаться? Я уже упустил время для признания. И меня оно особенно сильно не мучило.
Роман медленно, величаво, даже подчеркнуто безразлично, прошелся по антикварной лавке. А его взгляд (я это видел!) цеплялся за каждый предмет дома, каждую антикварную вещь, каждую случайную деталь. Его взгляд ничего не упускал. И в моей комнате еще больше похолодало. И я подбросил поленья в камин.
– У вас висит табличка закрыто, – наконец обратился он ко мне. – У вас проблемы? Или это недоразумение?
– Ни то, ни другое, – я чувствовал, что отвечаю, как школьник. – Просто я взял для себя отпуск. Я сильно устал. В зиму человек… Человек моего возраста особенно устает. Вы понимаете… Впрочем, возможно и нет. Вам до моего возраста еще ох как далеко. Вы же человек далеко не моих лет (почему-то я сказал это с завистью, хотя по-прежнему был младше его).
– Не ваших. Но понимаю, – достойно ответил он.
Иногда мне казалось, что он вообще все понимает. Только что именно? И попытался перевести разговор на более приземленную тему. Купли-продажи. Мне так хотелось, чтобы он оказался всего-навсего заядлым коллекционером. И почему, почему, только увидев его, я в этом засомневался? Ведь у него такой респектабельный вид. Возможно, потому, что с такого раннего утра антикварные лавки не посещают респектабельные люди?
– Для вас, безусловно, я сделаю исключение.
Я так старался быть на него похожим! Старался говорить так же спокойно, чуть лениво, беспристрастно. И в то же время умно.
– Вас что-либо конкретное интересует?
Он сделал медленный поворот головы в мою сторону. И пристально на меня посмотрел.
Я заторопился. Что, ну что, черт побери, его может заинтересовать! Главное не ошибиться! Графин из венецианского стекла? Нет, он не пьяница. Колокольчик? Нет, он кто угодно, но не лакей. Картина «Неравный брак»? Нет, он не опустится до неравного брака. У таких как он брак при любом возрасте и любом раскладе вещей будет равным. Ну, что, что, что!
– Возможно, вас заинтересуют карманные часы, принадлежавшие ближайшему другу Андерсена? – неожиданно для себя вдруг выпалил я.
Он лишь взметнул густыми бровями. Взметнул. Подержал их немножко на взлете. И все.
– Они позолоченные, – торопливо добавил я, совершив главную ошибку профессионала. Позолота для подобных часов, к которым прикасался великий сказочник, не имела никакого значения. – Вы не хотите взглянуть?
Он, естественно, не хотел.
– Возможно, позднее. Часы и есть часы. Только время. А время движется лишь в одну сторону. И не в самую благоприятную. В том числе и для Андерсена. Его, к сожалению, уже забывают.
– Но, к счастью, таланты не угасают! – я грудью встал на защиту сказочника.
– Безусловно, таланты не угасают. Но угасают их поклонники. И это для талантов не менее печально, чем, если бы угасали они. Поскольку, как ни прозаично и приземлено звучит, таланты, гении, личности, держатся на обычных людях. И что еще обиднее – на простых обывателях. Впрочем, земля и небо – это одно целое. И это неоспоримо.
В комнате по-прежнему было холодно, но меня почему-то бросило в жар. Я разволновался. Я вдруг физически, до зубной боли почувствовал опасность, исходящую от этого человека. И он вновь на секунду взметнул брови. Похоже, это было для него единственное выражение удивления. Он понял мой испуг. Он все понимал! И тут же широко улыбнулся своей обаятельнейшей улыбкой. Мне полегчало. Жар спал. Словно он прикоснулся голодной рукой к моему пылающему лбу. И все, все прошло. Я даже присел в кресло и вытер капли пота со лба.
– Меня действительно очень заинтересовали ваши вещи, – продолжал улыбаться он. – Я вообще большой поклонник истории. Историю не исправить. Не в этом ли ее преимущество? В отличие от действительности, которая так несовершенна и над которой нужно работать. Но – как и кому?