Гайдзин

— Мне очень жаль, что приходится говорить вам все это, но мне стало известно кое-что, о чем вы должны знать. Не представляю даже, с чего мне следовало бы начать, но... ваш отец посетил Макао несколько недель назад, он очень крупно играл там и проиграл. — Понсен заметил, как мгновенно побледнело её лицо. Его душа распахнулась навстречу ей, но он продолжал следовать плану, который они выработали с Сератаром. — Извините.

— Очень крупно, Андре? Как это нужно понимать? — Её слова прозвучали чуть слышно, он видел, как она смотрит на него широко открытыми глазами, напряженно застыв в тени здания.

— Он потерял все: своё дело, ваши средства. Она охнула.

— Все? Мои средства тоже? Но он не может?

— Мне искренне жаль, но может и уже сделал. Закон позволяет ему это: вы его дочь, вы не замужем, не говоря уже о том, что вы несовершеннолетняя, он ваш отец и вправе распоряжаться и вами, и всем, что вам принадлежит, но вам, разумеется, это и так известно. Ещё раз извините, мне очень жаль. У вас есть какие-нибудь ещё деньги? — поинтересовался он, зная, что у неё не осталось ни гроша.

— Простите? — Она вздрогнула всем телом и постаралась заставить свой мозг мыслить ясно. Неожиданность, с которой ей открылось, что второй из её самых ужасных страхов стал теперь реальностью и достоянием гласности, в клочья разодрала тот столь тщательно свитый кокон, в котором она пыталась спастись. — Откуда... откуда вам известно все это? — запинаясь, пробормотала она, слепо ища руками какую-нибудь опору. — Мои, мои средства принадлежат мне... он обещал.

— Он передумал. А Гонконг — та же деревня, в Гонконге нет секретов, Анжелика, ни там, ни здесь ничего нельзя утаить. Сегодня я получил послание с нарочным из Гонконга, от одного из деловых партнеров. От него я узнал детали — он был в то время в Макао и видел всю катастрофу своими глазами. — В голосе его слышалась дружеская озабоченность, таким и должен был быть голос друга, но говорил он только половину правды. — Он и я... мы... нам принадлежат некоторые из векселей вашего отца, он брал у нас деньги в прошлом году и до сих пор не вернул. Новый страх пронзил её.

— Разве... мой отец не платит по векселям?

— Н-нет, боюсь, что нет.

С болью в сердце она думала о письме своей тетушки и теперь знала точно, что деньги, которыми ссудил её дядя, тоже не были возвращены, и он сейчас в тюрьме, потому что... «Возможно, он попал в тюрьму из-за меня, — хотелось закричать ей. Она отчаянно пыталась держать себя в руках, молясь, чтобы все это оказалось сном. — О Боже, о Боже, что же мне делать?»

— Я хочу, чтобы вы знали, если я могу помочь, пожалуйста, только скажите мне.

Её голос вдруг стал пронзительным.

— Помочь мне? Вы растоптали мой покой, если то, что вы говорите, правда. Помочь мне? Зачем вы рассказали мне все это именно сейчас, зачем, зачем, зачем, когда я была так счастлива?

— Лучше, если вы узнаете об этом прямо сейчас. И лучше от меня, чем от врага.

Её лицо перекосилось.

— Врага, какого врага? С какой стати у меня должны быть враги? Я никому ничего не сделала, ничего, ничего, ниче... — Слезы хлынули у неё из глаз. Не в силах сдержаться, он на мгновение сочувственно обнял её , потом положил руки ей на плечи и встряхнул.

Прекратите, — произнес он с напускной резкостью. — Ради бога, прекратите, неужели вы не видите, что я хочу помочь вам!

По другой стороне улицы к ним приближалось несколько мужчин, но он заметил, что все они шатаются и заняты только собой. Больше поблизости не было никого, только далеко позади них люди все так же спешили в клуб; тень здания прятала их от посторонних глаз. Он снова встряхнул её , и она простонала:

— Вы делаете мне больно! — Но слезы прекратились, и она пришла в себя.

Отчасти пришла в себя, холодно подумал он; этот самый процесс повторялся для него уже, наверное, в сотый раз, различаясь всегда лишь степенью жестокости и искажения правды в отношении других невинных душ, которых ему нужно было использовать ради возвеличения Франции — и при этом насколько легче было иметь дело с мужчинами, чем с женщинами. Мужчин ты просто пинал промеж ног или обещал отрезать то, что там болтается, или втыкал иголки... Но вот женщины! Отвратительное это дело — обращаться с женщинами подобным образом.

— Вы окружены врагами, Анжелика. Столько людей не хотят, чтобы вы вышли замуж за Струана, его мать будет препятствовать этому всеми доступными ей...

— Я никогда не говорила, что мы собираемся пожениться, это... это слухи, слухи, ничего больше!

— Merde! Конечно, это правда! Он ведь уже сделал вам предложение, не так ли? — Он снова потряс её , его пальцы сжимали её плечи, как стальные скобы. — Не так ли?

— Мне больно, Андре... да, да, он сделал мне предложение. Он протянул ей платок, сразу смягчившись.

— Вот, вытрите глаза, у нас мало времени.

Она смиренно подчинилась, опять начала плакать, потом одернула себя.

— Почему вы такой ужасны-ы-ый?