Гайдзин

— Что вы, нет, до этого ещё далеко, но я оказался заперт здесь на десять дней и мне было абсолютно нечем заняться, поэтому я ударился в зубрежку, стараясь заучить побольше слов и выражений. Сэр Уильям, конечно, строго предупредил меня, чтобы я не отлынивал от дела, но, по правде говоря, мне это и самому ужасно нравится. Способность общаться заряжает меня небывалой энергией. — Перед его мысленным взором тут же возникло лицо Фудзико, он вспомнил их разговор, часы, проведенные с ней, — последний раз десять дней назад, когда он вернулся в Иокогаму на один день и одну ночь. «Ура сэру Уильяму, сегодня или завтра я снова увижу её. Чудесно».

— Чудесно! — механически повторил он, широко улыбаясь. — О, — торопливо добавил он, спохватившись, — о... э-э... да, мне нравится пробовать говорить, читать и писать на их языке. Старый Сикиса дал мне много слов, в основном рабочих слов, и Юкия тоже. — Он показал на Хирагу, который все так же усердно мотыжил землю, держась поблизости. Он не знал, что Юкия было прозвищем и означало просто «садовник». — Он помогает мне с письмом, весьма сметливый парень для японца.

Вчера, во время урока письма, он проверил дошедшие до него слухи. С помощью слов и знаков, которые дал ему Понсен, он попросил его написать иероглифы для слов «война», сэнсо, и «скоро», дзики-ни. Потом составил из неуклюже написанных слов предложение: «Война, Ниппон, скоро. Пожалуйста?»

Он увидел, как внезапно изменилось лицо японца и прочел на нем удивление.

— Гай-дзин то нихон-го ка? — Чужеземцы и японцы?

— Ийе, Юкия. Нихондзин то нихондзин. — Нет, Юкия. Японцы и японцы.

Тот вдруг рассмеялся, и Тайрер увидел, насколько у него красивое лицо и как он не похож на других садовников, задумавшись, почему Юкия всегда казался ему гораздо более разумным, чем остальные, хотя, в отличие от британских, большинство японских рабочих умели читать и писать.

— Нихондзин цунэни сэнсо нихондзин! Японцы всегда воюют с японцами, — ответил Юкия, хохотнув ещё раз, и Тайрер рассмеялся вместе с ним, чувствуя, что японец нравится ему все больше и больше.

Тайрер с хитрой улыбкой посмотрел на Паллидара.

— Ну же, какие новости? Ради бога, я не о деле. Как Анжелика? Паллидар хмыкнул.

— О, так она вас интересует? — бесстрастно спросил он, от души смакуя про себя эту шутку.

— Совсем не интересует, — с той же невозмутимой миной ответил Тайрер, включаясь в игру, и они оба издали веселый смешок.

— Завтра празднуют помолвку.

— Счастливчик Малкольм! Слава богу, меня отзывают отсюда, изумительно! Было бы крайне жаль пропустить такой вечер. Как Малкольм?

— О, Струан? Чуть-чуть получше, как я слышал. Сам я его не видел, но говорят, он уже встает. Я спросил Анжелику, но она ответила только, что ему гораздо лучше. — Ещё одна лучезарная улыбка. — За ним сейчас смотрит этот новый доктор Хоуг, их семейный врач. По слухам, он чертовски хорош. — Паллидар допил своё пиво. Тут другая кружка появилась рядом с ним заботами внимательного Чена, улыбающегося, круглого, копии Лима, тоже дальнего родственника компрадора компании Струана и тоже тайно собирающего для него информацию. — Спасибо. — Паллидар сделал глоток и одобрительно кивнул. — Чёрт, а приличное ведь пиво.

— Это местное. Юкия говорит, что японцы уже много лет его варят, самое лучшее делают в Нагасаки. Я так полагаю, они переняли секрет пива у португальцев столетия назад. Какие ещё новости?

Паллидар задумчиво посмотрел на Тайрера.

— Что вы думаете о рассказе Хоуга про того убийцу? Об операции и таинственной девушке?

— Даже не знаю, что и думать. Мне казалось, я узнал одного из них, помните? Тот парень был ранен как раз в то же самое место. Все сходится. Жаль, что вы с Марлоу тогда не поймали его. Есть своя ирония в том, что один из наших вылечил его, чтобы он снова мог нас убивать. — Тайрер понизил голос, поскольку рядом всегда находились слуги и солдаты. — Между нами, старина, сэр Уильям посылает за дополнительными войсками из Гонконга.

— Я слышал то же самое. Скоро будет война, или нам придется вмешаться, когда они вцепятся в глотки друг другу...

Дергая сорняки и орудуя мотыгой, Хирага продолжал их внимательно слушать, и хотя он не понимал многих слов, главное он улавливал, и то, что он услышал, подтверждало его собственные наблюдения и усиливало его тревогу.