Гайдзин

Разум Анжелики разрывался между счастьем и ужасом, победой и поражением. Так победила она или проиграла? Тесс Струан ничего не обещала, но не помахала ли она оливковой ветвью? Письменное изложение дела? Суд? Свидетельская скамья? Посерев лицом, она вспомнила слова Ская о том, как легко будет противной стороне представить её распутницей без гроша за душой, дочерью преступника, вытащить на свет другие ужасные, вывернутые наизнанку истины. «Неразрешимая ситуация» и «решение»? Разве это не означало, что она одержала победу, частичную по крайней мере.

Эдвард! Сегодня вечером или завтра Эдвард скажет мне! И мистер Скай, он умен, он поймет, о Боже, я надеюсь, что он поймет.

Она подняла глаза и увидела, что Хоуг наблюдает за ней.

— О! Простите, я совсем забыла… — Она нервно мяла ткань рукава, нога беспокойно постукивала по полу. — О, не хотите ли выпить чего-нибудь, я могу позвонить А Со, я… прошу прощения… я, кажется, не… — Слова выговаривались с трудом, и он уловил ухом эту перемену и спросил себя, не это ли начало того срыва, который он предсказал. Признаки были налицо: пальцы рук и ног двигаются непроизвольно, лицо белое, глаза широко раскрыты, зрачки изменились.

— Что она написала? — спросил он безмятежно.

— Я… ну, ничего, кроме того, чтобы… чтобы подождать, когда… — Она не договорила и устремила взгляд в пространство.

— Когда что? — скрывая тревогу, спросил он, чтобы вернуть её назад.

Но она была целиком захвачена прочитанным. Значит, боевые порядки очерчены. Она знала самое худшее или лучшее. Её противник сделал первый ход и объявил о своих намерениях. Теперь она могла вступить в сражение. На своих условиях. Тошнота пропала. На её месте запылал огонь. Мысль о том, что она изложила все гнусное и возможное с такой ледяной холодностью, вызывала в ней ярость — ничего о ней, никакой заботы о ней, никакой, даже самой крошечной уступки за всю любовь, муки, боль по поводу смерти Малкольма, ничего. Ничего. И хуже всего «незаконнорожденный», когда они обвенчались как положено, в соответствии с британским законом… меня заверили в этом!

Не беспокойся, кипела она от негодования, это отпечатано в моей памяти раскаленным клеймом, расплавленной сталью. Она снова посмотрела на Хоуга, мелко дрожа всем телом.

— Она написала, что хочет подождать и чтобы я тоже подождала. Есть неясное… мне кажется, она говорит, что возможен некий мирный исход, нечто, что разре… — Дрожь прекратилась, когда пришедшее решение смыло её прочь, и её голос стал свистящим, шипящим и брызжущим злобой: — Я надеюсь, что все кончится миром, потому что… потому что, клянусь Пресвятой Богоматерью, я вдова Малкольма Струана, и никто, никакой суд, даже ни Тесс Растреклятая Струан не отнимет этого у меня!

Он скрыл своё беспокойство, сказав осторожно:

— Мы все считаем, что это так. Но вам нужно успокоиться и не волноваться. Если вы не выдержите, она выиграет, а вы потерпите поражение, какова бы ни была правда. Нет никакой нужды…

Дверь распахнулась. В комнату, покачиваясь, вошла А Со.

— Мисси-тайтай?

— Ай-й-йа! — вспыхнула Анжелика. — Убирайся, почему нет стучать?

А Со твердо уперлась в пол ногами, втайне довольная, что эта чужеродная дьяволица не сдержалась и потому потеряла лицо.

— Письмо, васа нузна, хейа? Письмо, мисси-тайтай?

— Какое письмо?

А Со подошла, шаркая ногами, подала ей маленький конверт, сопнула носом и удалилась. Почерк Горнта. Анжелика спустилась вниз с высокой горы своего гнева.

Внутри оказалась карточка с выгравированными буквами Э. Г. На ней было написано: «Самые теплые приветствия. Поездка в Гонконг на редкость занятная. Не можем ли мы встретиться завтра утром? Ваш покорнейший слуга, Эдвард Горнт».

Она вдруг снова почувствовала себя здоровой. Сильной, наполненной решимостью, надеждой, готовой к бою.

— Вы правы, доктор, но я выдержу, клянусь, что выдержу, выдержу ради Малкольма и выдержу ради себя, и ради вас, и Джейми, и мистера Ская. Вы мой дорогой друг, и я теперь в полном порядке. Больше нет нужды говорить об этой женщине. — Она улыбнулась ему, и он знал, что улыбка эта была и хорошей, и плохой — новые признаки опасности. — Мы подождем, мы подождем и посмотрим, что будущее уготовило нам. Не тревожьтесь, если мне станет плохо, я вас тут же позову. — Она поднялась и расцеловала Хоуга в обе щеки. — Ещё раз благодарю вас, дорогой друг. Вы будете на ужине у графа Сергеева?

— Может быть. Не знаю. Я немного устал, — сказал он и вышел, скрывая свои дурные предчувствия.

Она перечитала карточку. Эдвард осмотрителен, это ещё один добрый знак, подумала она. Если бы послание перехватили и прочли, оно ничего бы не выдало. «Занятная» было удачно подобранным словом, и «покорнейший слуга» тоже было выбрано с большой тщательностью. Как и слова той женщины, чтобы ей гореть в аду.

Что делать?

Одеться к ужину. Собрать своих сторонников. Привязать их к себе. Начать осуществлять задуманные планы. И сделать Иокогаму своим неприступным бастионом против «той женщины».