Пока Дали не спал, не ложилась и Гала, наблюдая за его работой еще более напряженно, чем он сам. Поэтому художник нередко пускался на жульничество, не желая увидеть ее страдающей. «Это ведь твоей кровью я пишу картины», — сказал он ей однажды. Как-то раз, решив написать часы, художник написал их очень мягкими. Это было однажды вечером. Дали и Гала поели очень вкусного сыру, потом художник остался один и рассуждал, как супермягок плавленый сыр. Через два часа, когда Гала вернулась из кино, картина, которой было суждено стать одной из самых знаменитых, была закончена. Сальвадор усадил Гала и закрыл ей глаза. Раз, два, три! Он убедился, что изображение произвело эффект, ибо Гала никогда не ошибалась. По поводу картины она сказала: «Никто не сможет ее забыть, увидев только раз». И оказалась права.
Гала проявила удивительное умение организовать быт семьи. «Если я не заработаю денег, Гала опять придется творить чудеса из того немногого, что у нас еще остается, — вспоминал художник. — Никогда грязные уши, цыганская жизнь и засаленные простыни не вступали к нам на своих длинных лапах. Мы не знали жареной-пережареной картошки и унизительных визитов служащих с неоплаченными счетами за газ и электричество и безнадежными звонками у запасного входа пустой кухни. Никогда не сдавались мы бытовой прозе. Мы выкручивались благодаря чудесам стратегической ловкости Гала. Располагая небольшими средствами, мы питались скромно, но хорошо. Мы никуда не ходили. Гала сама шила себе платья, а я работал в сто раз больше, чем любой посредственный художник. Я полностью выкладывался, готовясь к новым выставкам и продавая работы редким товарищам. Гала иной раз упрекала меня, что я работаю за низкую плату, а я отвечал — удивительно, что есть еще товарищи, ведь я гений, а гениям предназначено умирать с голоду».
Но Гала вовсе не хотела умирать с голоду. Она понимала, что необходимо выходить в свет, обзаводиться связями и знакомствами. На зиму супруги покидали свой домик, продуваемый всеми ветрами — Гала нельзя было находиться в таком климате, у нее сразу же обострялся плеврит, — и уезжали в Париж. Познакомившись через виконта де Ноайя, первого покупателя картин Дали, с князем де Фосини-Люсэнжем, она чистосердечно рассказала ему о том, в какой нужде живут они с Сальвадором и как это мешает его творчеству. «Дали необходимо спокойствие, — добавила она, — а следовательно, деньги, чтобы рисовать». Тогда князь создал специально для Дали небольшой комитет коллекционеров, названный «Зодиаком», в который вошли представители высшего общества. Раз в месяц какой-нибудь маркиз или виконт выкупал произведение Дали, тем самым давая ему средства к существованию и рекламу в обществе.
Все держалась на Гала, на ее бешеной энергии, упорстве и поистине фанатической преданности художнику и его идеям. Она без устали, не щадя себя, объезжала весь Париж, и если бы не ее настойчивость, мир не узнал бы о существовании художника по имени Сальвадор Дали. «Особенно страдала Гала: во второй половине дня одержимо и преданно она пускалась в крестовый поход с моими проектами под мышкой, — читаем мы в дневнике Дали. — Ее терпение превышало все границы человеческой выносливости. Она возвращалась вечером осунувшаяся, чуть живая от усталости — и с теми же рулонами, плодами моего увлечения.
Я спрашивал:
— Не пошло?
Она рассказывала мне обо всем терпеливо и в мельчайших деталях. Мы часто плакали, а потом, чтобы забыть про заботы, отправлялись в полумрак местного кинотеатрика. Повторялась одна и та же история: сперва находили мои изобретения бессмысленными и не имеющим коммерческой ценности. Затем, когда Гала настойчиво убеждала их в практической ценности, ей возражали: вещь внешне эффектна, но ее невозможно создать, или она стоила бы сумасшедших денег. Приговор был беспощадным. Подавленные, мы должны были отказываться от одного проекта и приниматься за другой.
Гала наспех обедала и отправлялась на автобусе в новый крестовый поход. Но перед этим крепко целовала меня в губы и говорила: „Мужайся!“ И я, расстроенный, полдня писал свою антимодернистскую картину, в то время как у меня в голове кружились тысячи неосуществимых проектов».
Художник не только рисовал Гала. В 1931-м он посвятил ей свое стихотворение «Любовь и память»:
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное