Галактика обетованная

ПЕРВОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Прервусь здесь, чтобы рассказать о том огромном волнении, с которым я взялся за труд составления истории города Рельсовска. Волнение усиливается во мне от того, что исполнение этого грандиозного труда поручил мне сам президент Пятьсот двадцати трехлитрового Банка, Главный Предиктор Восточных Территорий Иван Гаврилович Громыхалов.

— Так это ты Додик Выжигайло и будешь? — спросил он, когда меня представили ему. — Значит историю теперь писать решил? Ну-ну. Пиши. Может, явреем будешь!

Я ответил ему на это, что, разумеется, я чрезвычайно благодарен ему за ту заботу и благотворение, которые он проявляет ко мне, но позволю себе заметить, что вообще-то я уже и так являюсь грузинским евреем Давидом Эдуардовичем Выжигайло и любой может удостовериться в этом факте, открыв мой паспорт или же связавшись с Эдуардом Амвросиевичем Шеварднадзе (Тбилиси) или Петром Николаевичем Исправниковым (Рельсовск). Петр Николаевич Исправников помог мне в свое время получить кредит, половину которого я ему и отдал…

— Экий ты нахальный, однако! — сказал Иван Гаврилович. — Ты, братец, язычок-то не распускай, а то мы быстро тебя в сознание приведем. Иди лучше и пиши!

До сих пор не могу понять, что имел в виду господин Главный Предиктор Восточных Территорий? Почему он советовал мне соблюдать режим секретности?

Может быть, он, как и я, является масоном?

Но, если так, достаточно ли высок градус его посвящения, чтобы говорить со мной таким не достаточно почтительным образом?

ГЛАВА ПЕРВАЯ, или НАЧАЛЬНЫЕ ИЗВЕСТИЯ О ГОРОДЕ РЕЛЬСОВСКЕ

Надо сказать, что сам город Рельсовск был не велик и жители его никогда и не осознавали себя чем-то единым, способным хоть в малой степени повлиять на собственную судьбу.

Личные беседы с господином Федорчуковым, которые мы нередко вели в городе на Неве еще до отлета Петра Созонтовича на Юпитер, а также задушевные разговоры с Федором Михайловичем Любимовым в Рельсовске способствовали тому, что я сделал поразительное открытие, касающееся особенностей здешнего национального характера.

Из века в век крепло в рельсовцах убеждение, что если и произойдут перемены, то случится это, когда вспомнят в Москве о безрадостной и несытой здешней жизни.

Рельсовцы надеялись, что тогда в столице нашей Родины устыдятся и немедленно снимут с работы Якова Абрамовича Макаронкина, заведующего городской торговой базой, а также Ивана Гавриловича Громыхалова, директора ликероводочного завода. Ну, а Петру Николаевичу Исправникову — начальнику милиции — такой втык сделают, что навсегда позабудет он, как руки распускать и взятки брать…

И еще очень надеялись рельсовцы, что потом и продукты завезут, и фонды на строительство мостов и новых квартир выделят.

Вот тогда, считали в Рельсовске, и дети будут расти здоровыми и дружными, и жизнь сама собою наладится и станет совершаться во взаимной любви на общее благо…

И чтобы это произошло побыстрее, писали они заявления хану Батыю, наркому Лаврентию Павловичу Берии и физику Андрею Дмитриевичу Сахарову.

А пока, в ожидании необходимых резолюций и санкций, рассуждали.

И более всего рассуждали о грядущих переменах.

О! Об этих переменах рельсовцы говорили и у пивных ларьков, и в очередях за маргарином, и на кухнях малогабаритных квартир, и в домах частного сектора во всех городских Федорчуковищах.

И была, была в этих неспешных разговорах, как и в пыльных, плохо заасфальтированных улочках, как и в бесчисленных оврагах, тонущих по весне в белой пене садов, своя прелесть и задушевность.

И так проходили годы, десятилетия.

Шумели над Рельсовском летние грозы.

Бурлили ручьи в Больших и Малых Федорчуковищах.

Вырастали дети, и уже сами рассуждали в очередях, как переменится жизнь, когда победят в Москве прогрессивные силы объединенного блока хана Батыя, наркома Берии и физика Сахарова, как переустроят они для взаимной любви и всеобщего блага отсталую русскую жизнь.

Пожилые рельсовцы поругивали молодежь за эти разговоры, но не очень строго, ибо, как мы видели, вольнодумство и свободомыслие исконно было присуще всем жителям этого великого города.

За этими разговорами не сразу и заметили жители, что уже началась перестройка, не сразу поняли, что это такое.

Сутками напролет сидели они теперь возле телевизоров, наблюдая, как сражаются голубоватые депутаты за счастливую рельсовскую жизнь.

— Ну, а вы что говорили? — спрашивали теперь в очередях. — Слышали, чего Галя говорит?

— При чем тут Галя? — возражали им. — Это Глеб говорит про перемены!

— Нет, это Галя сказала!

— Глеб!

— Галя!

— Уверяю вас, что все так и будет, как Галя сказала. Наступят перемены!

— Да вы, я не знаю, каким местом Галину Васильевну слушали! Это же Глеб говорил! Уже наступили! Наступили перемены! Слава Богу, теперь и в Москве об этом говорят! Теперь-то уже заживем!