Галактика

Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошёл ближе, он увидел: монахи стоят и подёргивают плечами в такт чёртовой музыке. И ногами тихонько пристукивают. Только несколько — в основном пожилые — сидели в горестных позах на земле и покачивали головами… Но вот диковина; хоть и грустно они покачивали, а всё же в такт. Да и сам Иван — постоял маленько и не заметил, как стал тоже подёргиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил.

Но вот визг и песнопение смолкло в монастыре — видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли от забора… И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошёл с пьяных глаз на своё былое место.

— Ну-ка, брысь! — сказал он чёрту. — Ты как здесь?

Чёрт-стражник снисходительно улыбался.

— Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!

— Эт-то што такое?! — изумился монах. — По какому такому праву? Как ты здесь оказался?

— Иди проспись, потом я тебе объясню твоё право. Пшёл!

Монах полез было на чёрта, но тот довольно чувствительно ткнул его пикой.

— Пшёл, говорят! Нальют глаза-то и лезут… Не положено подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.

— Ax ты, харя! — заругался монах — Ах ты, аборт козлиный!.. Ну, ладно, ладно… Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!

— И выражаться не положено, — строго заметил чёрт. — А то я тебя быстро определю — там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он будет! Я те пообзываюсь! Иди отсюда, пока я те… Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!

— Агафангел! — позвали монаха. — Отойди… А то наживёшь беды. Отойди от греха.

Агафангел, покачиваясь, пошёл восвояси. Пошёл и загудел:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная…

Чёрт-стражник захихикал ему в спину.

— Агафангел… — сказал он, смеясь. — И назовут же! Уж скорей — «Агавинус». Или просто — «Вермут».

— Што же это, братцы, случилось-то с вами? — спросил Иван, подсаживаясь к монахам. — Выгнали?

— Выгнали, — вздохнул один седобородый. — Да как выгнали! Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.

— Беда, беда, — тихо молвил другой. — Вот уж беда так беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.

— Надо терпеть, — откликнулся совсем ветхий старичок и слабо высморкался. — Укрепиться и терпеть.

— Да что же терпеть-то?! — воскликнул Иван. — Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!

— Молодой ты, — урезонили его. — Потому и шумишь. Будешь постарше — не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь — вишь, сила какая!

— Это нам за грехи наши.

— За грехи, за грехи… Надо терпеть.

— Будем терпеть.

Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:

— Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.

— Ну, ну, ну, — стали его успокаивать. — Что ты? Эка, как тебя сграбастало. Чего ты?

— Эх-х!.. — сокрушался Иван. И даже заплакал. — Сколько же я на душу взял… за один-то поход! Как же мне тяжко!..

— Ну, ну… Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть, милок.

Тут вышел из ворот Изящный чёрт и обратился ко всем.

— Мужички, — сказал он, — есть халтура! Кто хочет заработать?

— Ну? А чего такое? — зашевелились монахи. — Чего надо-то?

— У вас там портреты висят… в несколько рядов…

— Иконы.

— А?

— Святые наши, какие портреты?

— Их надо переписать: они устарели.

Монахи опешили.

— И кого же заместо их писать? — тихо спросил самый старый монах.

— Нас.

Теперь уж все смолкли. И долго молчали.

— Гром небесный, — сказал старик монах. — Вот она, кара-то.

— Ну? — торопил Изящный чёрт. — Есть мастера? Заплатим прилично… Всё равно ведь без дела сидите.

— Бей их! — закричал вдруг один монах.

И несколько человек вскочило… И кинулись на чёрта, но тот быстро вбежал в ворота, за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти н выставили вперёд пики. Монахи остановились.

— Какие вы всё же… грубые, — сказал им Изящный чёрт из-за частокола. — Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас… Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмёмся — И он ушёл.

И только он ушёл, в глубине монастыря опять грянула музыка… И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику — черти били на площади массовую чечётку. Иван взялся за голову и пошёл прочь.

Шёл он по лесу, а его всё преследовала, догоняла, стегала окаянная музыка, чертячий пляс. Шёл Иван и плакал — так горько было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел в прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошёл Медведь и тоже присел.

— Ну, сходил? — спросил он.

— Сходил, — откликнулся Иван. — Лучше бы не ходил…

— Что? Не дали справку?

Иван только рукой махнул, не стал говорить — больно было говорить.

Медведь прислушался к далёкой музыке… И всё понял без слов.

— Эти… — сказал он. — Всё пляшут?

— Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!

— Ох, мать честная! — изумился Медведь. — Прошли?

— Прошли.

— Ну, всё, — сказал Медведь обречённо, — надо уходить. Я так и знал, что пройдут.

Они помолчали.