Галактика

— Слушай, — заговорил Медведь, — ты там ближе к городу… Какие условия в цирке?

— Вроде ничего… Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.

— Как насчёт питания, интересно… Сколькиразовое?

— Шут его знает. Хочешь в цирк?

— Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь — пойдёшь. Куда больше?

— Да, — вздохнул Иван. — Дела.

— Сильно безобразничают? — спросил Медведь, закуривая. — Эти-то?

— А что же… смотреть, что ли, будут!

— Это уж… не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу мать-то совсем!.. — Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. — Ещё откажут вот… цирке-то. Собрался… Забракуют. Лёгкие как тряпка стали. Бывало, пробку вышибал — с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался… кхо, кхо, кхох… с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.

— Там надо на задних лапах ходить, — сказал Иван.

— Зачем? — не понял Медведь.

— Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах умеет. Любая собака знает…

— Да какой интерес-то?

— Это уж я не знаю.

Медведь задумался. Долго молчал.

— Ну и ну, — сказал.

— У тебя семья-то есть? — поинтересовался Иван.

— Где!.. — горько, с отчаянием воскликнул Михайло Иваныч. — Разогнал. Напился, начал буянить-то — они все разбежались. Где теперь, сам не знаю. — Он ещё помолчал. И вдруг встал и рявкнул: — Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!

— Зачем же монастырь-то?

— Они же там!

— Нет, Михайло Иваныч… не надо. Да ты и не попадёшь туда.

Михайло Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.

— Ты не пьёшь? — спросил.

— Нет.

— Зря, — зло сказал Михайло Иваныч. — Легче становится. Хошь, научу?

— Нет, — решительно сказал Иван. — Я пробовал — она горькая.

— Кто?

— Водка-то.

Михайло Иваныч оглушительно захохотал… И хлопнул Ивана по плечу.

— Эх, дитё ты, дитё!.. Чистое дитё, ей-богу. А то научу?

— Нет. — Иван поднялся с лесины. — Пойду: время осталось с гулькин нос. Прощай.

— Прощай, — сказал Медведь.

И они разошлись в разные стороны.

И пришёл Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как услышал — зовут:

— Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?

Оглянулся Иван — никого.

— Да здесь я, — опять голос, — в сортире!

Видит Иван — сортир, а на двери — замок пудовый. И голос-то — оттуда, из сортира.

— Кто там? — спросил Иван.

— Да я это, дочка Бабы-Яги… усатая-то, помнишь?

— Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?

— Выручи меня отсюда, Иванушка… Открой замок. На крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу всё.

Иван нашёл ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.

— Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я тебе устрою…

— Это Горыныч тебя туда законопатил?

— Горыныч… Тьфу, змей! Ладно, ладно… чердак в кубе, я тебе тоже придумаю гауптвахту, гад.

— За что он тебя? — спросил Иван.

— Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя изображает — на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая. — Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. — Слушай — сказала она — хочешь стать моим любовником? А?

Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то всё при ней, и даже больше — и грудь, и всё такое. Да и усы-то… это ведь… что значит усы? Тёмная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так — признак.

— Я что-то не понял… — замялся Иван. — Как-то это до меня… не совсем… не того…

— Ванька, смотри! — раздался вдруг голос Ильи Муромца. — Смотри, Ванька!

— Начинается! — поморщился Иван. — Заванькал.

— Что начинается? — не поняла невеста, она не могла слышать голос Ильи: не положено. — Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.

— Да нет, — сказал Иван, — зачем? Я в том смысле, что… значит, это… дело-то такое…

— Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет — нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.

— А Баба-Яга-то?

— Она в гости улетела. А Горыныч на войне.

— Пошли, — решился Иван. — У меня полчаса есть ещё. Побалуемся.

Вошли они в избушку… Иван скинул лапоточки и вольготно прилёг пока на кровать.

— Устал, — сказал он. — Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся…

— Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?

— Давай чего-нибудь на скорую руку… Время-то — к свету.

— Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то — посытней. — Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонёк под таганком, поставила сковородку.

— Пусть пока разогревается… Ну-ка, поцелуй меня — как ты умеешь? — И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться. — О-о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!

— Кто не умеет? — взвился Иван соколом. — Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты… Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?

— Держу? Ну?..

— Отпускай-ай, — заорал Иван.

— Погоди, сковородка перекалилась, наверно, — сказала дочь Бабы-Яги. — Ты смотри, какой ты! А ребёночка сделаешь мне?