Галантные дамы

Помнится мне, что в сражении под Дрё покойный господин Деборд — один из любезнейших и отважнейших кавалеров своего времени, что был лейтенантом у господина де Невера (прежде носившего титул графа Аугского), тоже вельможи весьма совершенных достоинств, в тот день, когда надобно было опрокинуть пехотный батальон, приближавшийся к авангарду, коим предводительствовал покойный господин де Гиз, прозванный Великим, — так вот, этот Деборд, едва дали знак наступать, бросается вперед на своем сером турецком скакуне, а на шляпе его развевается весьма замечательный бант, подаренный возлюбленной (не стану называть ее имени, но скажу, что она была одной из самых знатных и добродетельных девиц; притом весьма уважаема при дворе); и он пускается вскачь, воскликнув: «Ах, как славно я буду драться из любви к владычице сердца, а хоть и погибну, так со славой!» Последнего он не избежал: смяв первые шесть рядов наступавших, в седьмом был сбит с коня и порублен. И что же, по-вашему, разве не с толком употребила красавица знак своего благоволения; и должна ли была она потом корить себя, что подарила эту ленту?

Господин де Бюсси с юных лет умел прославить цвета своей дамы не хуже прочих молодых людей того времени, причем готов поручиться, что среди властительниц его помыслов встречались такие, кто мог внушить поклоннику безумную отвагу не меньше, нежели прекрасная Анжелика, кружившая головы и христианским, и сарацинским рыцарям минувшего; да я нередко слышал и от него самого, что в очень многих единоборствах и ратных подвигах — а таковые случались у него везде, где бы он ни побывал, — он сражался не столько по долгу службы своему сюзерену или из желания прославить себя в свете, сколько ради одной лишь выгоды понравиться даме сердца. Конечно же, он был прав: все почести мира не стоят любви и милостей прекрасной и знатном особы — твоей возлюбленной и повелительницы.

А почему встарь столько добрых странствующих рыцарей Круглого стола и столько храбрых паладинов былой Франции несчетное число раз пускались в походы и битвы, отправлялись так далеко и надолго, если не из любви к прекрасным дамам, которым служили или мечтали служить? Вспомним всех, подобных Роланду, Рено, Ожье, Оливье, Айвону, Ришару и прочим, которым несть числа. Да, хорошее было времечко, счастливое: ведь тогдашние дамы неизменно платили взаимностью и благодарностью за каждый благородный подвиг в их честь и часто отправлялись навстречу своим избранникам или назначали им место свидания где-нибудь в лесу, у источника, на зеленой поляне или на цветущем лугу. Вот достойная награда отважным и желанным кавалерам!

При всем том можно спросить: почему дамы любят кавалеров-смельчаков? Но, как я уже говорил вначале, храбрость обладает свойством и силой притягивать к себе особ противоположного пола. А кроме того, некая природная склонность побуждает дам ценить благородство души, каковое в сотню раз милее безволия: ибо всегда добродетель нам милее греха.

Иногда эти нежные создания выбирают тех, кто совершенно лишен иных достоинств, кроме смелости и ловкости в Марсовых забавах, полагая, что они столь же хороши и в Венериных утехах.

Не упомню, чтобы из этого правила нашлись исключения, тем более что мнение сие на самом деле близко к истине; пример тому — Цезарь, храбрейший из смертных, и множество других бравых воинов, о коих умолчу. Все они обладают такой силой и притягательностью, какие недоступны земледельцам или людям иных ремесел, ибо в деле каждый из них стоит четырех. Впрочем, сказанное здесь касается не особенно похотливых женщин, а не тех, кто без меры готов отдаться страсти, ибо им слишком уж нравится, когда наслаждения бессчетны. Но ведь в постели с иных храбрецов подчас и спрос невелик: бывает, что боевые тяготы и утомительное бремя походной жизни так истреплют кавалера, что он не может удоволить свою избранницу; да и среди женского сословия попадаются такие, кто предпочтет затейливого служителя Венеры с еще не обтрепанными яркими перышками четырем поклонникам Марса, измочаленным, как драная ворона.

На своем веку я повидал немало прелестниц такого склада; они желали прежде всего веселого препровождения времени и старались получать от жизни одни удовольствия, не склоняя слух к суждениям света. Добрый воин, если их послушать, хорош на поле брани, но с ним нечего делать на ложе утех; и здоровенный, оборотистый в постельных делах лакей стоит приметного и храброго, но усталого от ран и недугов дворянина.

Сужу об этом по словам весьма искушенных особ; да и впрямь чресла воина знатного рода — пускай он и смел, и весьма обходителен с нежными созданиями — слишком избиты и истерзаны его доспехами, что не способствует дородности, как у тех, кого миновали тяготы и невзгоды.