Галатея, или Последний роман для девственников

27 апреля 1952 года чуть наивный — сын своего времени — капитан Лоринков был в китайском клубе на танцах, устроенных для советских офицеров китайцами. Клуб был за городом в пещере. Собрались китайские, корейские товарищи, и наши славяне, вспоминал сын польской еврейки и белоруса, капитан Лоринков. Встретили хорошо, гости сели на скамейки, и для них притащили чая с конфетами, пишет капитан Лоринков в дневнике. Любит словечки. Притащили, хряпать, хрумкать. Задорный жаргон пятидесятых. Резиновые макинтоши, широченные брюки и шляпы. Это кому повезет. Капитану Лоринкову повезет, и он сфотографируется десять лет спустя в Германии, — куда попадет на службу, — с плащом на согнутой в локте руке, в сдвинутой чуть набок шляпе, и широких штанах. Щеголь. Карточку пошлет маме. Уже майор. У них обычай, пишет об обычаях китайцев капитан Лоринков, — бодрствуя на батарее, потому что ждут ночного налета, — угощать гостей чаем в любое время суток. Запомнит способ. Всю жизнь будет пить еле окрашенный заваркой чай, главное, чтобы был очень горячий и, желательно, зеленый. С травами. Хор девушек исполнил несколько китайских песен, переходит на язык отчета в стенгазете полковник. Кореянки исполнили национальные корейские танцы, добавляет он. Очень радовались, когда мы им хлопали, и я пришел к выводу, что у китайцев есть понятие: раз советский, значит, все умеешь, с гордостью отмечает капитан Лоринков. Объясняет. На батарею придешь, сделаешь пушку, — тащат к прибору, просят сделать. На танцах приглашают любой танец. Говоришь — «вобохуй», — в смысле, не умею, — не хотят верить. Русский все умеет. Нас, как гостей, приглашали танцевать девушки и любая музыка у них какая-то особенная, с корейским стилем. Говоришь больше знаками, чем языком. Некоторые понимают и по-русски. Китаянка пела песню, я спросил переводчика, о чем она поет, он думал, думал, и говорит: «В общем, будем воевать 15–20 лет, а все равно победим», улыбается капитан Лоринков. Очевидно, так: китайские офицеры долго аплодировали. Уехали домой в 22.00. Китайцы остались довольны. Ночью налет. Б-52. «Танджеры». Двенадцать погибших.

О том, что мосты и плотины в Корее охраняют советские зенитчики, командование войск США прекрасно знало, — пишет Лоринков, — поэтому время от времени пыталось проводить с противником агитационную работу. Обычное дело. В один из дней на позиции артиллеристов посыпались бомбы, которые, взрываясь, никого не убивали. Из них сыпались листовки. На русском языке. Как обычно в таких случаях, на них были написаны призывы прекратить воевать, говорилось, что Америка воюет не с ними, а с Кореей. Дезертиров после этого, само собой, не появилось, добавляет Лоринков и ухмыляется. Еще бы.

28 апреля 1952 года в Корее на сунгуньском водохранилище всю ночь и день шел дождь. Промокли до нитки, пишет капитан Лоринков урывками. В голове шумит. Правая рыка дрожит. И будет дрожать до смерти, вспоминает такую странную руку деда писатель Лоринков. Сволочи бомбили опять. Выпил сули, подобие самогона, только рисовый, не согрелся и все равно знобит, жалуется капитан дневнику. Плохо, что нет писем, и нельзя писать, — как там мои доехали, — соскучился сильно. Это единственный раз, когда капитан Лоринков позволяет себе в дневнике вспомнить свою семью, оставленную в автономной еврейской республике Биробиджан. Хутор, сопки. Раскисать нельзя. Капитан выползает из-под промокшего уже одеяла — промокло все, дожди здесь невероятные, влагой пропитывается все, — и идет, согнувшись, к орудиям. Снова налет. Первого (1) мая 1952 года капитан попадает в корейский город Анджу. Были на торжественном собрании в полиции. Встретили радушно. Говорили через двух (2) переводчиков. После собрания пригласили выпить. Пили сули. Закусывали национальными блюдами, научился кушать палочками, пишет капитан Лоринков. Набор палочек будет в доме всегда, на самом почетном месте, среди сервиза производства ГДР. Баловства ради. Несколько лет после Кореи капитан еще будет есть палочками, но потом перестанет, потому что жена ворчит. Удобно ведь. Корейцы пьют сильно, удивлен капитан, употреблявший мало и редко, не только для артиллерийского офицера, но и вообще мало и редко. Первым с праздником «поздравил» Б-26, начинает уставать от налетов капитан. С 28-го (28.04.1952) тихо, в тот день сбили четвертого (4) мустанга, отчитывается он. В этот день попасть бы на Родину, пишет капитан. К семье, думает он.