Галерея аферистов

Торговцы предметами искусства приходят в свое ремесло из самых разных профессий, а иногда и сочетают дилерство с каким-то иным занятием. Рой Майлз, благодаря которому в 1970-е гг. засиял новым блеском лондонский рынок викторианской живописи, начинал как пользующийся успехом светский парикмахер. Уильям Уэзерд, торговавший картинами британских художников в начале XIX в., по совместительству был портным. Едва ли не самый знаменитый счет в истории британской торговли картинами гласит: «За две пары шерстяных панталон черных на подкладке – один фунт восемнадцать шиллингов; за две картины Уильяма Этти – двести десять фунтов». Сидни Дженис, популяризатор американского абстрактного экспрессионизма, был производителем рубашек. Томас Харрис, торговавший картинами старых мастеров в Лондоне до и непосредственно после Второй мировой войны, подвизался также в качестве шпиона. Людвиг Виктор Флатов, как мы уже видели, нашел себя на поприще мозольного оператора. Однако Феликс Фенеон, возможно, не знает себе равных, ведь, чтобы сделаться в начале XX в. в Париже признанным маршаном, специализирующимся на современном искусстве, он отверг карьеру террориста.

Фенеон сочетал в себе множество ипостасей: литератора, донжуана, велосипедиста, художественного критика, коллекционера, восхищающегося причудливыми и диковинными предметами, и анархиста (см. ил. 13). В качестве критика и коллекционера он особенно пропагандировал Сёра и какое-то время владел замечательной картиной этого мастера «Купальщики в Аньере», ныне находящейся в Лондонской национальной галерее. Стиль его критических статей отличала язвительная лапидарность. Сравнивая заурядного художника Джона Льюиса Брауна, без конца писавшего лошадей, и Дега, он замечал: «Дж. Л. Браун: кони, жокеи, Общество по улучшению пород лошадей, Булонский лес и т. д. Мсье Эдгар Дега сотворил из этого двадцать картин, а мсье Браун – одну-единственную, растиражировав ее сто раз». Он дал проницательную оценку творчества Тулуз-Лотрека: «Передавая не точную копию реальности, а набор знаков, дающих о ней представление, он запечатлевает жизнь в неожиданных эмблемах».

Его описывали как «дьявольски скрытного». «О чем так выразительно молчит Фенеон? – вопрошал его коллега по галерее Бернхеймов Анри Добервиль. – Нам не дано это знать. Полагаю, в душе он испытывает глубочайшее презрение к своим современникам». Всю жизнь его манили разрушение и гибель, поначалу привлекшие его к политическому анархизму, в основе которого лежала борьба против социальной несправедливости. Для Фенеона анархизм был выражением душевного благородства, а его краеугольным камнем выступала в глазах Фенеона убежденность, что эстетический императив в конечном счете должен превосходить этический. Эта позиция была весьма в духе «конца века». И он воплотил ее в действии.

Фенеон помог своему собрату-анархисту Эмилю Анри подготовить взрыв бомбы в Париже 8 ноября 1892 г. Динамит они спрятали в чайнике. Вклад Фенеона в дело анархизма заключался в том, что он одолжил Анри платье своей матери для маскировки. Свидетели заметили странную женщину с большим свертком в корзине, которую она несла на сгибе локтя. Впоследствии бомба взорвалась, убив шестерых человек. «Какая трогательная история», – писал Фенеон, говоря о взрыве «прелестного чайника на рю де Бон Анфан».

Следующей весной Фенеон уже сам подложил бомбу. Взрывчатку он на сей раз поместил на дне цветочного горшка, а не чайника, а запал хитроумно спрятал в стебле гиацинта. 4 апреля 1893 г. он взорвал ее в ресторане отеля «Фойо» в Латинском квартале. Никто не погиб, и только один человек получил ранение. Фенеона арестовали вместе еще с несколькими подозреваемыми. Он предстал перед судом, но был оправдан.

Куда же лежит путь анархиста после таких деяний? В случае Фенеона – в редакцию почтенного журнала «Ревю бланш», посвященного вопросам искусства, где он и служил с 1893 по 1905 г. Это дало ему возможность «поделиться своими интуитивными прозрениями нового и необычайного», как в области литературы, так и в сфере живописи. Искусство, по мнению Фенеона, являло феномен цвета и никоим образом не сюжета, темы, истории: отсюда то отвращение, которое он испытывал к академизму, и его увлеченность неоимпрессионистическими попытками проанализировать цвет, колорит с научной точки зрения. Новое и необычайное для Фенеона и других сотрудников «Ревю бланш» также включало в себя езду на велосипеде. Фенеон был страстным велосипедистом; высказывались предположения, что этот вид спорта тешил то чувство абсурда, которым он в сильной степени обладал. Согласно менее вероятному предположению, основанному на том, что его статьи часто написаны с точки зрения человека, сидящего за рулем велосипеда, он по временам заменял в «Ревю бланш» спортивного репортера.