Галерея аферистов

Можно усмотреть горькую иронию в том, что накануне Первой мировой войны деятельность берлинских и парижских передовых торговцев привела к тому, что граждане Германии и Франции одновременно осознали зловещий и жуткий факт: их национальное искусство подвергается злокозненному, коварному и вредоносному влиянию противника, то есть, соответственно, Франции и Германии. В 1911 г. консервативный немецкий художник Карл Финнен опубликовал диатрибу в адрес чужеземцев, и в особенности французов, заполонивших немецкое искусство. «Великая, могущественная, возрождающаяся культура и народ, подобный нам, – громогласно заявлял он, – не может вечно смиряться с теми духовными оковами, которые наложили на нас иностранцы. Немецкие и французские торговцы картинами заключили тайный сговор и, притворяясь, будто делают все для блага искусства, наводняют Германию множеством французских картин». По мнению Финнена, к заговору примкнули и художественные критики: «Наши талантливые писатели в руках берлинских и парижских спекулянтов!» В Париже такая позиция вызвала всплеск раздражения: кубизм обвинили в том, что он-де развращает и губит чистое, незапятнанное французское искусство, подчиняя его тевтонскому воздействию, ведь пропагандирует его не кто-нибудь, а немец Канвейлер. В обоих случаях вину во вредоносном влиянии возлагали на торговцев. В лихорадочной атмосфере националистического соперничества, неизбежным, как теперь стало понятно, следствием которого явилась война, все уяснили себе одно: судьбу авангарда в художественном мире определяет коммерческая инициатива.

Разумеется, Пауль Кассирер был непростым, резким, раздражительным человеком, да к тому же страдал депрессией. В 1901 г. между Бруно и Паулем произошла одна из тех ссор, что время от времени сотрясают любое семейство, избравшее своим ремеслом торговлю предметами искусства. Ссора была серьезная: хотя ее причины до сих пор неизвестны, пути Бруно и Пауля разошлись навсегда. Впоследствии Пауль женился на актрисе Тилле Дюрьё, веселой и обаятельной, но требовательной, упрямой и своенравной. В конце концов, в 1926 г., не в силах более выносить безумства рынка, бешеную инфляцию и постоянные размолвки с женой и другими женщинами, он покончил с собой. Макс Либерман произнес надгробную речь. В ней прозвучали и критические ноты: Либерман упомянул о том, что Кассирер был натурой, в чем-то напоминающей Фауста. Какой же именно договор с дьяволом, по мнению знавших его, заключил Кассирер? Может быть, его более привлекали деньги, чем собственно искусство? Может быть, он эксплуатировал своих подопечных-художников, не выплачивая им того, что они заслуживают? В этом его действительно нередко подозревали, особенно живописцы. Однако без участия Кассирера история модернизма в Германии XX в. выглядела бы куда более провинциальной и не столь привлекательной.

Джон Ричардсон выдвигает интересную гипотезу относительно ряда прогрессивных торговцев картинами в Германии начала XX в., евреев по происхождению. Он полагает, что торговля картинами давала молодому поколению евреев идеальную возможность воплотить два устремления. С одной стороны, они унаследовали от предков желание получать прибыль и зачастую начинали свои карьеры в фамильных фирмах, а с другой стороны, им был свойствен некий идеализм, желание развиваться духовно, и коллекционирование живописи, особенно модернистской, а также торговля образцами подобного искусства позволяли удовлетворить эту страсть. Очевидным примером такого торговца картинами может служить Канвейлер, перебравшийся в Париж. Однако накануне Первой мировой войны на этом поприще проявили себя также берлинец Гуго Перльс, уроженец Мюнхена Юстин Танхаузер, житель Дюссельдорфа Альфред Флехтхайм и яркий, колоритный и обаятельный Герварт Вальден.

Торговцем, заинтересовавшимся современным искусством в еще большей степени, нежели Канвейлер, был Альфред Флехтхайм. Он происходил из семьи вестфальских купцов, продававших зерно. В 1909 г. отправившись по делам в Париж, он случайно зашел в галерею Клови Саго на рю Лаффитт, купил там два офорта Пикассо, и его жизнь бесповоротно изменилась. Очи его отверзлись, и он узрел современное французское искусство. Затем его представили Феликсу Фенеону, сотруднику галереи Бернхеймов, и он приобрел у Фенеона рисунки Родена и Ван Гога. Потом он познакомился с Канвейлером, вкус которого произвел на него самое глубокое впечатление и побудил сделаться тем, «кем я стал сейчас, пропагандистом современного французского искусства в Германии, подобно тому как Пауль Кассирер взял на себя миссию популяризации импрессионизма».