Константин оставался на Тибре неполных три месяца, с конца октября 312 г. до последних дней января года следующего. За это время он издал много законов, в том числе весьма важных. К примеру, ликвидированы были когорты преторианцев, основная опора власти Максенция. Таким стал конец этого воинского формирования, которое на протяжении трех столетий зачастую решало судьбу правителей. Константин опубликовал также эдикт с резким осуждением доносчиков, коих расплодилось тогда видимо-невидимо, поскольку, как они полагали, наступило удобное время свести личные счеты с представителями прежних властей.
В этом указе есть поистине знаменательные слова: «Следует уничтожить одно из величайших проклятий человечества, сущее засилье доносителей. Сразу при первых же попытках надлежит хватать их за горло, а язык зависти отрезать и вырывать с корнем. Судьям запрещается принимать их обвинения и даже просто слушать доносчиков. Как только такой появится, должен быть предан смерти». Конечно, это была скорее риторика, ведь тогдашнее правосудие не могло обойтись без доносов, в те времена не существовало еще института публичного обвинения. Но в данный исторический момент эдикт наверняка попридержал излишнюю прыть стяжателей и завистников. И это хорошее свидетельство хотя бы благих намерений Константина.
В феврале 313 г. он встретился в Милане со своим союзником Лицинием, правителем балканских и придунайских провинций, который здесь женился на Констанции, бывшей его невестой уже почти три года и родной сестре Константина. А заодно оба цезаря согласовали свою дальнейшую политику. Что касаемо христианства, решили продолжать и даже укреплять веротерпимость, начатую эдиктом Галерия двумя годами ранее. Основываясь на этом указе, оба издали соответствующие циркуляры своим чиновникам. До нас дошел в копии только тот, что Лициний направил своему наместнику в Вифинии в июне 313 г., но Константинов был похожим.
«Когда мы ко всеобщему удовлетворению встретились в Медиолане — я, цезарь Константин, и я, цезарь Лициний — для обсуждения вопросов общественного благоденствия и безопасности, мы сочли необходимым, наряду с иными распоряжениями, по нашему мнению весьма для многих полезными, издать также и то, что касается почитания божества, а именно: христианам и всем прочим дать полную свободу исповедания религии, кто какую захочет. Так можно будет снискать благодать небесного божества для нас и для всех подданных нашей власти.
Мы полагаем, что не следует чинить препятствий, если кто отдаст свою душу христианской вере или же той религии, какую сам сочтет для себя наиболее подходящей. И все это ради того, чтобы высшее божество, почитаемое нами по доброй воле, оказывало нам во всех обстоятельствах свое всегдашнее расположение и милость.
А посему, пусть Твое Благородие примет к сведению, что после аннулирования всех распоряжений, касающихся христиан и направленных ранее в адрес Твоего ведомства, теперь открыто и попросту каждый, кто желает исповедовать христианство, может это делать, не подвергаясь никаким неприятностям и преследованиям. (…) А поскольку им дано разрешение, то Твоему Благородию понятно, дабы сохранить спокойствие в наше время, и всем другим предоставляем неограниченную и полную свободу выбора религии или веры, чтобы каждый мог поклоняться божеству, которое себе выбрал. И не намерены мы ни одному верованию чинить притеснения».
Дальнейшие указания предписывали без всякого выкупа возвратить общинам конфискованное имущество и здания, а также сообщить об этом повсеместно, «дабы сие законодательное проявление нашей милости не могло ни для кого остаться неизвестным».