Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов

Однако в силу предрассудка люди воображают, будто истина на стороне того, кто имел мужество отстаивать свои убеждения ценою жизни. Люди обычно склонны придавать большое значение силе духа и мужеству и уважение, которое питают к мужественным людям, переносят на их убеждения. А ведь достаточно слегка поразмыслить, чтобы понять, что мужество отнюдь не доказывает правоты. Трус может как раз возвещать очень полезные объективно или субъективно истины но страх смерти заставляет его отказаться от них. Напротив обманщик может оказаться мужественным человеком тщеславие которого заставит упорно, до смерти отстаивать свои мнения, ложность коих он сознает. Фанатик находящийся во власти химер, радостно встретит пытки и смерть, которым он из-за этих химер подвергается.

Нам могут сказать, что, во всяком случае, похвально умереть за правду, поскольку это является средством создавать ей сторонников. Но истина не нуждается в мучениках. Сначала ее оспаривают, против нее борются, но в конце концов она рано или поздно утверждается в умах людей. Другое дело-ложь. Для того чтобы удержаться, она нуждается во всяческих иллюзиях, в чудесах, во всевозможных предрассудках, без которых она не могла бы узурпировать власть, принадлежащую истине. Только ложь нуждается в фокусах, знамениях мучениках, чудесах. Истине вся эта бутафория совершенно не нужна. Всякая пылкая страсть порождает неистовство, и только неистовство внушает презрение к мучениям и смерти. Сильная страсть к истине, несомненно, похвальная страсть, поскольку истина весьма полезна для рода человеческого. Но сам по себе энтузиазм еще не доказывает, что мы имеем дело с истиной. Напротив, открытие истины обычно является плодом мирного, спокойного размышления, не способного увлечься воображением. А неистовство может сделать даже истину подозрительной в глазах здравомыслящих людей.

Это не значит, что искренняя любовь к истине не сопровождается довольно часто сильным энтузиазмом, весьма похвальным, поскольку он служит для блага людей. Несомненно, большой энергией должны были обладать те, кто осмеливались прорвать густую завесу предрассудков, постоянно защищаемых могущественными негодяями. Вследствие козней обманщиков самые полезные истины всегда создавали величайшие опасности для тех, кто имел мужество их провозглашать. Мы должны поэтому чтить память и не умалять заслуг великих людей, смело защищавших дело человечества. Мы должны оплакивать многочисленные жертвы ханжества. Но не в мужестве апостолов истины мы должны видеть доказательство того, что они открыли истину. Мы должны исследовать их принципы хладнокровно, не считаясь с тем, какие они имели последствия для авторов. Совершенно очевидно, что очень мужественный человек часто может рассуждать очень плохо, а человек трусливый может рассуждать очень правильно. Истины, провозглашенные Евклидом, Декартом, Галилеем или Ньютоном, не перестали бы быть истинами, даже если бы эти великие люди не имели мужества запечатлеть их своей кровью. Если бы они ради спасения своей жизни отреклись от них, их открытия не стали бы от этого менее достоверными или менее полезными.

Число людей, умерших за полезную истину, невелико, число умерших ради заблуждений и безумств огромно. На каждого философа, подвергшегося гибели или преследованиям за истины, выгодные роду человеческому, приходятся тысячи людей, павших жертвой за ложь.

Христианские богословы скажут, конечно, что их мученики погибли именно за полезную истину. Но мы спросим их: разве эти набожные фанатики обладали знаниями и разумом, необходимыми для тщательного исследования учения, за которое они умирали? Разве разум не был первой жертвой, которой требовали от них главари и наставники? Разве мы не видим, что писания первых христиан, столь стремившихся к смерти за веру, проникнуты грубейшим невежеством? Были ли они свидетелями тех мнимых истин, которые они утверждали на земле? Не были ли их верования основаны на слепом доверии к вождям? Взвесили ли они все основания для доверия к главарям, объявлявшим себя боговдохновенными? Видели ли они чудеса, какие те совершали в доказательство божественности своей миссии, и удостоверились ли в них? Убедились ли они, что вожаки совершенно бескорыстно проповедовали учение, явно выгодное для их честолюбия и необходимое для их существования? Удостоверились ли они, что учители сами были убеждены в истинах, которые они проповедовали другим?

А если даже допустить, что вожаки были людьми добросовестными, то были ли их сторонники, готовые умереть за их учение, способны судить, в какой мере их вожаки были людьми просвещенными, бесстрастными, далекими от фанатизма, не способными обманываться насчет вещей, в которых замешаны их кровные интересы?

Не похоже, чтобы мученики обладали хладнокровием, знаниями и проницательностью, необходимыми для такого рода проверки. Преисполненные веры, они не могли и не хотели путем размышлений или рассуждений проверить то учение, которое им подносили главари.