Галя Ворожеева

Что-то невеселое происходило с ним, с Виктором, что-то изменилось в его жизни. Должно быть, он просто был дурацки влюблен. Втрескался по уши, осел! Но тут же он поморщился от этих бездарных слов. Не помогают теперь ни ирония, ни насмешки над собой. Ничем этим уже не прикроешься. Глупый щит! Сквозь него без всякого труда проникал милый образ странной девчонки. И самая теплая, самая чистая нежность охватывала Виктора при одном звуке ее имени. Невыносимо, даже страшновато становилось при мысли о предстоящей разлуке, без всякой надежды на встречу в будущем. Неужели эта любовь превратится только в воспоминание?

Но еще и другое мучало Виктора. Недавно он прочитал статью какого-то профессора. И то, что он узнал из нее, — поразило его. Речь шла о простых листьях. Скромный, зеленый листок оказался единственным посредником между солнцем и всем живым на земле. Единственным! Только он один умеет усваивать энергию светила; вот ею и живут растения. А через них получают эту солнечную энергию все животные, звери, птицы и сам человек. И он же, зеленый лист, единственная — единственная! — фабрика, которая вот уже миллионы лет овевает землю чистейшим, животворным кислородом.

Это, конечно, все проходили в школе, но Виктор как-то пропустил мимо ушей, не осознал этого — дуралеем был. А сейчас он все думал и думал об этом. И ему уже представлялся величественный подвиг этого зеленого малыша, без которого невозможна жизнь. Подумать только — простой листок держит на себе всю жизнь. И с этого листка Виктор перебрасывал мысль на себя, на собственную жизнь. Вот он — сильный, большой, мыслящий — что он представляет из себя рядом с этими листиками, которые он часто обдирает с ветвей? Разве он дал кому-то и чему-то жизнь? Зеленый малыш солнечной силой наливает фрукты, овощи, ягоды, а он, Виктор, поглощает эту силу и поэтому живет. Зеленый малыш трудится вовсю, заливая землю океаном кислорода, а он, Виктор, с наслаждением дышит им и поэтому живет. И хоть затрепана мысль, что нужно не только брать, но и давать, она вечно не гаснет и всегда бывает жгучей, если человек откликнется на нее всем сердцем.

Много Виктор уже взял, но мало еще дал. И только одно утешает, что он молод, что он только готовится что-то сделать. Впереди у него морская служба, впереди работа. Он все еще может успеть, если будет помнить о величии зеленого малыша…

Склон, сбегавший к озеру, был в прозрачных натеках льда. Виктор знал, что здесь пробивался ключ. Вода растекалась, застывала и снова растекалась по льду. Над ним торчала бурая трава.

На калине и рябинках искрился иней. Красные кисти остекленевших ягод ощетинились голубыми волосками. На рябину опустилась стайка хохлатых свиристелей, и Виктор обрадовался, заулыбался им: уж очень они были красивые, с желтыми и красными пятнами и полосками на крыльях и хвостах. Свиристели принялись склевывать горькие ледышки ягод. Вслед за свиристелями посыпались на ягоду красногрудые снегири, засвистели нежными флейточками. То там, то здесь птичьи крылья сбивали иней, и над ветками возникали серебристые, с золотыми искрами, дымки, а в них языками огня прыгали снегири. Свиристели склевывали ягоды целиком, а снегири выбирали только косточки, мякоть же и кожицу отшвыривали. Из-за этого прозрачная наледь казалась забрызганной кровью.

Мысли Виктора прервал новый выстрел, он хлестнул где-то совсем близко. Виктор вздрогнул, насторожился — нет, это не лед лопнул. Кто же может здесь охотиться? И на кого? Как бы отвечая ему, звучно затрещали, защелкали ломаемые обледенелые осинки: из их зарослей вихрем вырвался огромный бурый зверь, с вытянутой бородатой мордой, с великолепными раскидистыми рогами, с ушами в виде лодочек. Он могуче прянул через кусты и грохнулся на пушистый снег.

«Сохатый! — поразился Виктор. Он снял лыжи и спрятался за толстую, обросшую инеем березу. — Видать, матерый браконьер. Такого великана завалил, подлец!» У Виктора сжались кулаки. Он ненавидел этих спекулянтов-браконьеров, этих хапуг, способных разорить всю землю. Эти двуногие скоты бьют лебедей, взрывами глушат рыбу, валят столетние кедры из-за шишек.

«Если наш, то это Семенов. Больше некому», — решил Виктор и услыхал хруст снега: из мелкого осинника, озираясь, действительно вышел Семенов. Его багровое лицо и багровая толстая шея дымились, изо рта валил пар, золотые усы густо заросли инеем.

«Здоровый бугай, но все равно его нужно взять», — подумал Виктор и вышел из-за берез.

— С полем тебя, Семенов, — громко сказал он. Семенов так резко повернулся, что чуть не упал на скользком насте. Он ошалело смотрел на Виктора. Его мясистое лицо стало еще багровей и еще сильнее задымилось от испарины, словно он только что сполз с банного полка, иней на усах начал таять, превращаясь в росу.

— Теперь ты, гадюка, от меня не уползешь, — говорил Виктор, подходя к нему.