Галилей и отрицатели науки

Что это за внезапный страх открытого и неробкого духа, что не позволяет ему произнести слово, которое он подразумевает? Я не могу об этом судить. Что это за иное движение, которое могло бы объяснить все и о котором он не решается говорить, – движение ли это кометы или чего-либо еще? Это не может быть движение кругов, поскольку для Галилея Птолемеевых кругов не существует. Мне мнится, я слышу тихий голосок, незаметно шепчущий мне на ухо: движение Земли. Да изыдет от меня это дурное слово, оскорбительное для истины и для благочестивого слуха! Было, бесспорно, благоразумно произнести это, затаив дыхание. Ведь если бы это было действительно так, то ничего не осталось бы от мнения, не способного опереться ни на какое другое основание, кроме ложного[151].

Нанеся финальный удар, Грасси добавляет строчку, поразительно похожую на многократно повторяющееся саркастическое “А Брут, нет слов, почтенный человек” Марка Антония из пьесы Уильяма Шекспира “Юлий Цезарь”: “Однако, разумеется, у Галилея не было этой мысли, ибо я всегда знал его исключительно как человека набожного и религиозного”.

Как увязать эти коварные замечания с утверждением Чамполи, что Грасси всегда отзывался о Галилее с уважением? Отдельные специалисты по Галилею предположили, что эти пассажи были работой Шейнера, хорошо известная враждебность которого к Галилею постоянно возрастала. В любом случае Галилею пришлось задуматься о том, как реагировать, не ухудшив свои отношения с математиками Римского колледжа. В свою очередь, Марио Гвидуччи, который, в конце концов, значился автором “Рассуждения”, ответил на “Весы” Грасси письмом к бывшему профессору риторики Римского колледжа Тарквинио Галлуцци. Он не пытался приводить аргументы из физики, заявляя лишь, что, хотя его взгляды на кометы отличаются от позиции “достопочтенного математика”, у него не было намерения оскорбить отца Грасси или любого другого математика-иезуита.

Что до самого Галилея, то в совещаниях с его римскими друзьями Чези, Чамполи, кузеном Чези (и членом Линчейской академии) Вирджинио Чезарини и еще одним сооснователем академии Франческо Стеллути было решено, что Галилею следует отправить свой ответ Чезарини. Помимо того, что друзья Галилея не хотели дальше мутить воду, они рассудили, что не следует ему отвечать непосредственно Грасси, поскольку последний предпочел укрыться за спиной вымышленного ученика Сарсио.

Вирджинио Чезарини был идеальным выбором для адресата рукописи Галилея как истинно верующий человек (позднее он стал камерарием двух римских пап), а также просвещенным интеллектуалом и поэтом, служившим информационным посредником между учеными, работавшими в разных городах. Его непредвзятость и интеллект были идеально продемонстрированы в письме к Галилею от 1618 г., в котором он призвал мастера разработать и распространить новую логику “на основе натурных экспериментов и математических доказательств”, поскольку был убежден, что такая “более надежная логика… сразу же откроет ум для осознания истины и заткнет рты некоторым тщеславным и упрямым философам, чья наука носит характер мнения, хуже того, не их собственного, а других людей”.

Те же самые мысли отразились в заявлении философа и математика Бертрана Рассела более трех столетий спустя: “Философию следует изучать не ради каких-либо конкретных ответов на ее вопросы… а скорее ради самих вопросов, потому что эти вопросы расширяют наши представления о возможном, обогащают интеллектуальное воображение и ослабляют догматическую убежденность, закрывающую ум для размышления”[152].