Галилей

Мельхиор Инхоффер, богослов из Римской коллегии, выпустил в свет трактат, где утверждал, что, как нельзя выдвигать доводы против основных догматов веры, против бессмертия души, сотворения мира, воплощения господня и т. д., так нельзя оспаривать и недвижимость Земли. Другой воинственный перипатетик, Антонио Рокко, хотя и признавался, что ничего не донимает в астрономии и математике, тем не менее с поразительной наглостью нападал на аргументы «Диалога».

С Инхоффером, Рокко и им подобными Галилей задумал разделаться испытанным способом: он снабдит их писания своими примечаниями и эту беспощадную «книгу заметок на полях» издаст под чужим именем.

Но вскоре он отложил этот замысел. Силы к нему вернулись, и он не мог растрачивать их на полемику, когда другая, куда более важная работа оставалась незавершенной. В Сиене он почти закончил первую часть своих новых диалогов, посвященную механике. Теперь пришел черед придать окончательную форму многолетним, начатым еще в юности исследованиям вопросов движения.

«Мы создаем, — начал Галилей «День третий», — совершенно новую науку о предмете чрезвычайно старом. В природе нет ничего древнее движения, и о нем философы написали томов немало и немалых. Однако я излагаю многие присущие ему и достойные изучения свойства, которые до сих пор не были замечены, либо не были доказаны. Некоторые более простые положения нередко приводятся авторами: так, например, говорят, что естественное движение падающего тела непрерывно ускоряется. Однако в каком отношении происходит ускорение, до сих пор не было указано; насколько я знаю, никто еще не доказывал, что пространства, проходимые падающим телом в одинаковые промежутки времени, относятся между собой как последовательные нечетные числа. Было замечено также, что бросаемые тела или снаряды описывают некоторую кривую линию; но того, что эта линия является параболой, никто не указал. Справедливость этих положений, а равно и многих других, не менее достойных изучения, будет мною в дальнейшем доказана; тем открывается путь к весьма обширной и важной науке, элементами которой будут эти наши труды; в ее глубокие тайны проникнут более проницательные умы тех, кто пойдет дальше».

«День третий» отличался по форме от двух предшествующих; собеседники читают и обсуждают латинский трактат Академика — так здесь, как и в «Диалоге», называют самого Галилея.

В «Дне третьем» говорится об одном из главных его открытий, совершенном четверть века назад: тела разного веса, если не принимать во внимание сопротивление воздуха, падают с одинаковой высоты в одно и то же время, движение их — равномерно-ускоренное. Галилей разбирает падения тел во всем их многообразии, изучает сочетания падения по вертикали и по наклонной плоскости. Он исследует, как при изменении условий изменяется время падения.

В «Дне четвертом» Сальвиати продолжает читать и комментировать латинский трактат. Речь идет о движении бросаемых тел.

Если Галилей и не изложил закона инерции во всеобъемлющей формулировке, он тем не менее пришел к выводу: «Когда тело движется по горизонтальной плоскости, не встречая никакого сопротивления движению, движение его является равномерным и продолжалось бы постоянно, если бы плоскость простиралась в пространстве без конца».

«Если же плоскость конечна и расположена высоко, — говорилось далее в трактате, — то тело, имеющее вес, достигнув конца плоскости, продолжает двигаться далее таким образом, что к его первоначальному равномерному беспрепятственному движению присоединяется другое, вызываемое силою тяжести, благодаря чему возникает сложное движение, слагающееся из равномерного горизонтального и естественно-ускоренного вниз; его я называю движением бросаемых тел».

Здесь излагается открытие Галилея, имевшее первостепенное значение для баллистики: тело, брошенное под углом к горизонту, движется по траектории, представляющей собой параболу, если пренебречь сопротивлением воздуха. Галилей выяснял и практическую ценность этого открытия: показывал, как найти угол возвышения, обеспечивающий наибольшую дальность полета артиллерийских снарядов, и приводил исчисленные им баллистические таблицы. Принцип сложения скоростей двух движений, из коих одно «естественное», а другое «насильственное», был очень плодотворен не только для механики. Он открывал новую главу и в философии, поскольку устранял столь существенное для доктрины перипатетиков различие движения «естественного» и «насильственного». Это явилось новым торжеством математического метода Галилея: он разрушил один из краеугольных камней схоластической философии.

Работа, напряженная работа скрашивала дни вынужденного уединения. Ему было запрещено покидать Арчетри и показываться во Флоренции. Собственный дом, прежде шумный и гостеприимный, стал местом его заточения. Теперь в конце своих писем рядом с датой Галилей нередко делал приписку: «Из Арчетри, тюрьмы моей».