Галина Уланова

Интересно сравнить эту сцену «Сильфид» со вторым актом «Жизели». Там Уланова по-новому осмысливает формы романтического балета, приносит в них оттенки живых чувств и настроений, здесь, в соответствии с задачами художественной стилизации, она как бы подчеркивает, обостряет их условность и абстрактность. «Балет в балете», сцена премьеры «Сильфид» занимала очень важное место в спектакле.

Автор либретто «Утраченных иллюзий» В. Дмитриев писал:

«„Утраченные иллюзии“ рассматриваются мною как балет, замыкающий жанр так называемого романтического балета.

…Родившийся в борьбе с условиями жизни, романтизм и в балете сохранял свои тенденции — раздвоение героя между отвлеченной идеей и враждебной ему действительностью, проблема земного и небесного, и как вывод — уход от жизни в вымышленный мир сильфид, где тоже нет успокоения. Такова основная тема балетов, связанных с этим жанром.

…„Утраченные иллюзии“ представляются мне как бы заключением и разоблачением этой традиции. Здесь заново, с возможной для балета остротой, поставлена основная романтическая проблема, в тех же соотношениях лиц, но в понятой по-новому социальной ситуации.

…Задачей моей было: оставаясь в пределах романтического жанра, обнажить и тем самым разоблачить его беспочвенность».

Уланова верно почувствовала этот замысел. Танцуя Сильфиду, она как бы обнажила «беспочвенность», призрачность тем и образов романтического балета. Это было воплощением иллюзорной мечты, обреченной на гибель именно вследствие ее оторванности, отрешенности от жизни.

Тема «Утраченных иллюзий» раскрывалась Улановой не только в изображении реальных горестей и разочарований Корали, но и в подчеркнутой бесплотности, призрачности ее сценического создания. Обреченность иллюзий, элегическая безнадежность как бы сквозили в поэтическом танце Сильфиды — Корали — Улановой.

После премьеры нового балета в «Гранд-Опера» публика бушует, разгораются бурные споры. Люсьен и Корали проходят среди всей этой суеты, не замечая ее, переполненные только что пережитым волнением, еще погруженные в мир звуков и образов, вызванных их творческой фантазией.

Следующая сцена происходит в комнате Корали. Она вбежала радостная, оживленная, подняла гардины, в окна хлынул яркий, солнечный свет. Входит Люсьен, они затевают веселую игру, беготню. Корали поправляет прическу Люсьена, перевязывает ему галстук, они шутливо кормят друг друга фруктами и сластями, у Корали — Улановой здесь был чудесный юмор и детская непосредственность.

Помните, как в романе Бальзака Корали любила украшать Люсьена, дарить ему безделушки:

«…ты должен счесть меня болтуньей, но ведь я в последний раз несу вздор! Я пишу так, как говорила с тобой, мне хочется побалагурить». «…Кто тебе сделает пробор так хорошо, как я?» — писала Люсьену другая героиня Бальзака — Эстер.

Уланова замечательно передавала в сцене с Люсьеном этот любовный «вздор», милый, шутливый лепет любви, она от всей душп смеялась, резвилась, проказничала.

Эстер писала Люсьену так же просто, как говорила с ним — «мне хочется побалагурить». Уланова танцевала так же весело и влюбленно, как та «балагурила», как старалась писать свое предсмертное письмо.

Неожиданно появляется Камюзо. Корали успевает спрятать Люсьена, но на столе остается его цилиндр. Чтобы провести ревнивого Камюзо, Корали хватает цилиндр и начинает репетировать тут же сымпровизированный танец.

Уланова проделывала это с задором и лукавством парижского гамена, озорно изображала надутого щеголя и под конец танца, лихо подбоченясь, нахлобучивала цилиндр на голову.

Но он оказывался слишком велик и падал, закрывая все ее лицо.

Камюзо медленно снимал цилиндр, и мы видели совершенно преображенное за это мгновение, помертвевшее лицо Корали, потухший взгляд, закушенные от стыда губы. Она не смотрит на Камюзо, во всей ее позе, упавших руках, поникших плечах — подавленность, горе и стыд.

Нет, не может, не станет она больше лгать!

Корали выводит Люсьена и открыто заявляет о своей любви к нему.

«„Или я бесстыдная распутница и сразу бросилась ему на шею, или я бедное, несчастное существо и впервые почувствовала настоящую любовь, которой жаждут все женщины. В обоих случаях надо или бросить меня, или принимать меня такой, какая я есть“, — сказала она с царственным жестом, сокрушившим торговца шелками», — так описывает Бальзак эту сцену.

У Улановой — Корали здесь появлялась гордая уверенность и твердость, решительный «царственный» жест.

Наконец Корали выпроваживает протестующего Камюзо, выталкивает его из комнаты. В Корали — Улановой просыпалась сила девушки из народа, дочери парижских предместий, французской простолюдинки, дерущейся за свое счастье.

Эти характерные черточки, полнокровность живого образа заставляют еще раз говорить о неточности и условности понятия «лирическая актриса», которое часто применяют к Улановой. В одной только роли Корали у нее были и трагические ноты, и юмор, и характерность. Все это, конечно, никак не укладывается в понятие «чистой лирики».

Но постепенно Люсьен, опьяненный успехом, обольщенный ветреной Флориной, забывал о Корали.