– Мне уже знаком этот образ – Галиндес – агент спецслужб, и как бы ни было это неприятно, я приняла этот образ. Некоторые выпячивают эту сторону его деятельности на первый план, другие стараются обходить стороной. Мне все равно.
Кажется, старик потрясен: его моральные принципы задеты. Он останавливается сам и движением руки останавливает женщину.
– Не говорите так. Как вы можете говорить мне это?
– Но ведь всем известно, что многие иммигранты передавали информацию американским спецслужбам за то, что те помогали им лично или делу, которому они служили. Возможно, Галиндес относится ко второй категории, и если он делал это, то с полного одобрения своего непосредственного руководства. Он никогда всерьез не думал, что действия его наносят ущерб коммунистам: ему все это казалось пустой болтовней, и интересовало его только одно – баски. Он был одержимый, это верно. Но я стала заниматься им не потому, что он был безупречным пророком, а именно потому, что он не был безупречным пророком.
– Какой прекрасный образ – безупречный и небезупречный пророк! Впечатляет.
– Не исключено, что еще за пять дней до своего похищения Галиндес работал как агент американских спецслужб, несмотря на горечь, которую вызывала у него внешняя политика США, предательская по отношению к иммигрантам. Но он победил эти упаднические настроения и сказал себе, что проиграл одно сражение, а не всю войну. Но в это время Галиндес уже в большей степени связывал свое будущее с Колумбийским университетом, с научной степенью, которую должен был получить 6 июня и которая была ему присуждена заочно; это должно было оживить его университетскую карьеру, которая была начата еще в Испании и которую прервала война. Другими словами, я признаю, что Галиндес был человеком, который от романтизма переходил к расчетливости, и наоборот, а если смотреть на него снаружи, он может показаться танком, упрямо рвущимся к цели. Но надо вчитаться в то, что он написал, особенно в его печальные стихи.
– Печальные, сеньорита, это верно. Я бы даже сказал – ужасные.
– Надо вчитаться, и тогда станет очевидна его постоянная внутренняя борьба между светом и тьмой. Именно это больше всего завораживает меня в Галиндесе. Он – не из тех праведников, о которых пишет Камю.
– Тут я с вами совершенно согласен: у Галиндеса не было ничего общего с теми праведниками, которых вы, как и я, прекрасно знаете.
– Он был типичным испанцем: человеком, который двадцать три часа в сутки может быть жестоким, а потом час рисковать жизнью из-за птицы, какого-то подобия идеи или призыва. Если бы он был предсказуемым человеком, его бы не похитили. Он бы прислушался к тем эмиссарам, которых к нему посылали; он бы согласился взять деньги – достаточно большие по тем временам. Почему он отказался? Почему бросил вызов Трухильо и пошел по дороге, которая была дорогой к смерти?
– На этот вопрос я могу вам ответить. Я скажу вам, что он был очень упрям, как все баски; и не забывайте, что они надрываются, рубя огромные деревья и таская валуны, чтобы показать, что могут помериться силами с Господом Богом. Но я скажу вам вот что еще: Галиндес никогда не предполагал, что Трухильо решится на подобное.
– Но тот убил Рекену незадолго до этого.
– Да, но Галиндес был представителем правительства в изгнании, жил в Нью-Йорке, работал в Колумбийском университете, его все знали. «Разве Трухильо осмелится поднять на меня руку?» – думал он. Но тот осмелился и поймал его, как птичку, тот и пискнуть не успел. Галиндес не рассчитал свои силы, дочь моя, вот и все. Точно то же произошло и с Альмоиной: он считал себя в безопасности в Мехико, но в один прекрасный день Хромой свел с ним счеты. В самом центре Мехико.
– А потом мученический конец. Когда он уже не мог выбирать и был во власти Трухильо. Я бы все отдала, чтобы быть с ним рядом в этот момент, чтобы чувствовать то, что чувствовал он, подводя итог своей жизни перед лицом смерти с достоинством человека, отдающего свою жизнь за дело, которому служат тысячи людей.
– А потом что, Мюриэл? После того, как вы бы пообщались с пророком? Что потом? Другое дело, если бы вы преследовали какую-нибудь цель. Это я бы понял. Скажем, вернуть Галиндеса из небытия с далеко идущими политическими целями. Ну, например, если бы это имело значение для противостояния испанского правительства и ЭТА. Или напомнить тут, в этой стране, о том, что некоторые лица, до сих пор существующие на политической сцене, выступили в той истории пособниками. Напомнить, что они по-прежнему имеют вес. Тут или в Санто-Доминго. Очень интересно ваше знакомство с Хосе Исраэлем Куэльо, блестящим молодым человеком, теперь уже сильно постаревшим, сыном дона Антонио, патриарха системы образования. Хосе Исраэль раньше был коммунистом, теперь – думаю, что нет. Как вы относитесь к коммунистам?
– Никогда об этом не задумывалась. Иногда они мне попадались, но скорее на страницах книг, которые мне приходилось читать по работе, чем в жизни.
– Вы не верите, что их идеалы в конце концов дадут богатые всходы?
– Не знаю. Это мне не интересно.