Галиндес

Возможно, этот человек утратил способность удивляться, или он поражен тем, что все эти воспоминания могут кого-то интересовать. Он показывает тебе письма Галиндеса к своему отцу, как показывают самое дорогое и заветное. Потом они говорят о сорока годах эмиграции и о том, что этих лет им никто не вернет, и никто не узнает их там, на родине. Галиндес в их рассказах похож на самого себя. «Он был такой веселый», – говорит Мария Убаго, а ее сын воссоздает этот образ, отталкиваясь скорее от фотографий и чужих воспоминаний, нежели от собственных впечатлений. Но он очень хорошо помнит Галиндеса – этого человека, который приезжал из столицы и привозил иногда сообщения о скором падении франкизма: союзники продвигались на всех фронтах. Женщине очень хочется, чтобы ты прислала им – если когда-нибудь напишешь об этой встрече, о всплеске ностальгии – свою работу, и она протягивает на листочке адрес, написанный каллиграфическим почерком: так учили писать за двадцать, нет, за сорок лет до твоего рождения. Таким почерком можно, потерпев кораблекрушение, писать письма при сумеречном свете тропиков, а потом запечатывать их в бутылку темно-зеленого стекла. Вы молча проходите через гостиную, где молча сидят остальные обитатели дома. Они или научились оберегать себя от саморазрушения, к которому ведут жестокие воспоминания, или, наоборот, разрушают себя сами, отказываясь вспоминать. Тебе грустно, ибо печальна эта гравюра из жизни робинзонов – спальня, так похожая на испанские спальни. Ты прощаешься с Хосе Исраэлем и Лурдес, которые обещают помочь тебе пройти крестный путь Галиндеса: отвезти тебя завтра в те места, где оборвалась его жизнь. Ты отказалась поужинать с ними, сказав, что еще сыта и тебе надо привести в порядок записи. На самом же деле ты хочешь как можно скорее оказаться в отеле, чтобы узнать, исполнились ли туманные намеки полковника. На террасе твоего номера одуряюще пахнет тропическими цветами, и оркестр внизу подтверждает твоим раскрасневшимся соотечественникам, что рай возможен. Бассейн подсвечен, и ты бы нырнула в него прямо с террасы – в эту прохладную, прозрачную воду, которая ничего не скрывает, если бы не пять этажей, отделяющих тебя от бассейна. И тут кто-то тихо стучит в твою дверь, и ты, собираясь открыть ее, наступаешь босыми ногами на листок бумаги, просунутый под дверь. Ты поднимаешь его, но из-за этой заминки коридор, когда ты, наконец, открываешь дверь, уже пуст. Ты запираешь дверь и накидываешь цепочку. «Как мы и договаривались, с вами свяжутся. В точности следуйте указаниям. Не выходите из номера, пока вам не позвонят по телефону». Подпись – Данте Лафорха Кампс. Недостающее звено. Теперь ты – в центре треугольника, образованного полковником, рябым человеком и этим Лафорха, который обещает тебе загадочные послания. Дожидаясь их, ты записываешь свои впечатления от этого дня и задумываешься, как точнее определить чувство, охватившее тебя сегодня в море. «Ты на острове, – говоришь ты себе, – и у тебя, как и у всех, клаустрофобия, о которой говорила сегодня Лурдес. Ты даже не на острове, ты – в стране, которая занимает половину этого острова…» И тут резко звонит телефон.

– Госпожа Колберт? – Голос немного деланный, словно старик пытается говорить, как ребенок, или ребенок – как старик. – Мне кажется, у меня есть факты, которые могут быть вам интересны. Эти факты – связующее звено между тем, что произошло в Санто-Доминго, и тем, что произошло здесь, в Соединенных Штатах, а точнее, в Майами, где был разработан план, касающийся Рохаса. Вы понимаете, что я имею в виду. Но совершенно необходимо – ради вашей безопасности, – чтобы вы приехали в Майами как можно скорее и чтобы никто не знал о вашем отъезде из Санто-Доминго. Все подготовлено, чтобы ваше отсутствие осталось незамеченным.

– А мои друзья тут, на острове? Они завтра за мной заедут.

– Все предусмотрено. Спуститесь к портье и заберите у него бумаги, которые вам помогут. Я дам вам только один ориентир, потому что я рискую головой: меня зовут Анхелито. Вам никогда не попадалось мое имя в ходе ваших исследований? – И голос замолкает, слышится звук, будто человек вбирает в себя воздух, а потом голос в трубке поет по-баскски:

Eusko gudariak géra
Euskadi askatzeko
gerturik daukagu odola
bere aidez emateko…

– Выйдите на террасу. В мои времена «Шератона» еще не существовало, но я приблизительно знаю, где он находится. Неподалеку от того места, где стоит теперь эта гостиница, мы часто гуляли с Рохасом, разговаривая о Басконии. Я был там, когда они пришли за ним. Там. Да, вы правильно понимаете, что значит это «там» – в доме № 30 по Пятой авеню. Вам достаточно? Спуститесь к портье. Вам нужно только спуститься к портье и в точности следовать инструкциям.