Галиндес

– Это город гангстеров, он живет отмыванием денег наркобизнеса и за счет туризма.

– А что в этом плохого, Вольтер?

– Туристы видят здесь только солнце и пляжи и не замечают, сколько тут всякой дряни. Они считают, что это Таити, а это Бейрут.

– А что такое Бейрут?

– Столица Ливии.

– У меня есть дальний родственник из Ливана, и это в Африке.

– Шестерка дубль!

Это закричал Вольтер, который от избытка энтузиазма, а не от рассеянности, оставил без внимания географические познания Жерминаля. И так же внимательно поглядывал он на подходившего к ним невысокого человечка в обычном костюме и галстуке, который топорщился, как железный.

– А вот и человек с удавкой.

– Мы играем и не видим его.

В руках у человека был портрет, который он нес с таким видом, словно хотел преподнести его в дар отдыхающим, которые, впрочем, не обращали на него никакого внимания; какая-то женщина перекрестилась, когда он проходил, да один мужчина снял шляпу. Человек с портретом остановился около стола, где играли в шахматы, и игроки улыбнулись ему, но тут же снова с головой ушли в игру; человек сменил позу «смирно» на «вольно» и пошел дальше. Обо всем этом наблюдавший за ним исподтишка Вольтер сообщал приятелям:

– А теперь он с генералом в руках направляется к нам.

– Если вы начнете с ним разговаривать, дон Вольтер, он от нас не отцепится и испортит нам весь день. Мы знаем, как вам нравится его слушать.

Пока Жерминаль своими огромными ручищами перемешивал костяшки домино, дон Вольтер прикрыл глаза. Человек с портретом уже подошел к ним, приветствовал их легким наклоном головы и протянул им картонное изображение, уже в затертое и выцветшее от ветра и солнца.

– Бедняжечка генерал, – заметил Вольтер, – хватит, дон Хосе Мануэль, расхаживать с ним, это не процессия в день Святого Сердца Господня.

– О генерале доне Фульхенсио Батисте уже почти забыли, и я, его последний солдат, буду показывать его изображение всем неблагодарным кубинцам, которые допустили, чтобы красные свергли генерала и опорочили его.

– Тут вы, безусловно, правы, но мне говорили, что вы даже не были знакомы с доном Фульхенсио.

– Я имел честь однажды пожать ему руку и переписывался с ним, когда тот находился в горестном изгнании.

– Изгнании – да, но не горестном, дон Хосе Мануэль.

– С того ужасного 1 января 1959 года, когда генерал был изгнан со своей родины, и до того рокового дня в 73-м, когда он почил на земле вероломной Испании, тоска снедала генерала, самого великого из кубинцев, живших в этом веке.

– Я свято чту память генерала, – встрял Альберто, – и в Майами нет кубинца, который бы не раскаивался в неблагодарности кубинского народа. Он был нужен нам тут, чтобы вернуть Кубу, а эмигрировать сначала в Санто-Доминго, а потом в Испанию было ошибкой.

– Ему бы никогда не дали визы.

– Не богохульствуйте, дон Вольтер.

– А вы думаете, янки – идиоты? Они никогда не сделают ставку на того, кто проиграл. Вы не знаете Истории, но так было всегда. Янки никогда не ставят на упавшую лошадь. У Батисты на Кубе было все, и он все проиграл – он даже не сумел умереть, как Трухильо.

Последний солдат генерала помрачнел и пробормотал:

– Он был слишком мягким. Если бы он перевешал всех, штурмовавших казарму «Монкада», мы бы тут не сидели.

Дон Вольтер встал и пожал человеку с портретом руку:

– Вот теперь вы начинаете говорить как солдат императора.

Сторонник Батисты ответил на рукопожатие и остался от этого нового диалектического выверта Вольтера в такой же растерянности, как все остальные. А Вольтер, сознавая произведенное впечатление и прикрывая от посторонних взглядов свои костяшки домино, разъяснил:

– Дон Хосе Мануэль Гарсиа, присутствующий здесь знаменосец Батисты, напоминает мне последнего солдата императора. Француза, не похожего на большинство французов – таких же легковесных, как их нижнее белье, – который каждый год, в день годовщины высадки Наполеона, бежавшего с Эльбы, надевал мундир императорского гусара и возлагал символический цветок к Дому Инвалидов в Париже. И так каждый год.

– Вы это видели?

– Я в Париже как дома, и у меня была записана точная дата высадки Наполеона…

– И вы ее помните, дон Вольтер?

– 1 марта 1815 года.

– Сколько знает этот человек!

– И вы сказали, что он каждый год надевал мундир императорского гусара и возлагал цветок?

Сторонник генерала Батисты заинтересовался, и дон Вольтер поднялся, чтобы обнять его:

– Пусть цветок вас не тревожит – портрета вполне достаточно.