Галицко-Волынская Русь

Дальнейшее развитие это предположение получило у А. А. Горского: Ярослав занял киевский стол в результате договоренности с Даниилом Романовичем и Владимиром Рюриковичем, последний не мог в одиночку удержать Киев, поэтому не исключено, что «в 1236 г. было установлено нечто вроде дуумвирата конца XII столетия — Ярослав владел Киевом, а Владимир — Киевской землей»[2908].

Для обоснования своей догадки историк утверждает, будто Ипатьевская летопись «упоминает о пребывании Владимира (после возвращения из плена) у торков»[2909], однако это не соответствует действительности. На самом деле, ни о каком пребывании и тем более княжении Владимира у торков в источнике нет ни слова. Летопись говорит только, что Владимир (вернув себе киевский стол) отправил в помощь Романовичам, воевавшим с Михаилом Всеволодовичем и болоховскими князьями, отряд торков во главе с воеводой Даниилом Нажировичем[2910]. Использовать воинство торков для целей своей политики было привилегией киевских князей. По словам В. Т. Пашуто, их «привлекали к внутренней междоусобной борьбе те из князей, которым довелось держать Киев. С разрешения магистрата их водили на Полоцк, на суздальцев, использовали и против половцев… Этот порядок дожил до монгольского нашествия: в 30-е годы XIII в. князь Даниил Романович держал Торческ, помогая Киеву против Чернигова, а киевский Владимир посылал торков ему на помощь»[2911].

Не выдерживает критики и другой довод А. А. Горского в пользу союза суздальского и волынского князей: «В 1239 г., когда Ярослав вновь вмешался в южнорусские дела, у него были союзнические отношения с Даниилом»[2912]. Историк указывает на летописное сообщение, из которого совершенно неясно, о каком именно князе идет речь: «Яко бежалъ есть Михаилъ ис Кыева в Оугры, ехавъ, я княгиню его, и бояръ его пойма, и город Каменець взя. Слышавъ же се, Данилъ посла слы, река: "Поусти сестроу ко мне, зане яко Михаилъ обеима нама зло мыслить". И Ярославъ оуслыша словеса Данилова, и бысть тако. И приде к нима сестра, к Данилоу и Василкоу, и держаста ю во велице чести»[2913]. Можно с полным основанием полагать, что в данном случае имеется в виду кто-то из южнорусских князей, носивших имя Ярослав, вероятнее всего — Ярослав Ингваревич[2914].

Отмечаемый историками союз Даниила с владимиро-суздальскими князьями на деле оказался направленным отнюдь не против Михаила или других Ольговичей; как раз наоборот, более других в убытке оказались сам Даниил и его верный союзник Владимир Рюрикович. Последний лишился Киева и более не мог помогать Романовичам. Кроме того, отправляясь обратно на север, Ярослав уступил Киев не «союзнику» Даниилу, как того следовало бы ожидать, а злейшему врагу Романовичей Михаилу. Правда, в позднейшей Густынской летописи говорится, что Ярослава «изгна» из Киева Владимир Рюрикович, и только затем на киевском столе обосновался Михаил Всеволодович[2915]. Однако такое известие вызывает серьезные сомнения: оно связано с помещенным в начале Ипатьевской летописи перечнем киевских князей, где Владимир фигурирует после Ярослава[2916], сам же этот перечень содержит немало ошибок и пропусков[2917].

Приобретение Михаилом киевского стола сразу же отразилось на состоянии дел в Галицкой земле: волынские князья лишились с трудом добытого Перемышля. Летописец не случайно связывает указанные события общей последовательностью: Ярослав «иде пакы Соуждалю, и взя под нимь Михаилъ (Киев. — А.М.), а Ростислава, сына своего, остави в Галичи. И отяша от Данила Перемышль»[2918].

Попытка Η. Ф. Котляра отнести потерю Даниилом Перемышля к 1235 г.[2919] представляется малоубедительной. Исследователю кажется невероятным, «чтобы в 1238 г., зажатые со всех сторон владениями Романовичей и недавно ими разгромленные, Михаил с Ростиславом могли осмелиться (и были достаточно для этого сильны) отнять у Даниила Перемышль»[2920]. Подобные доводы грешат против истины. Говорить о значительном (по сравнению с 1235 г.) территориальном росте владений Романовичей, «зажавших» будто бы Галичину, можно лишь в том случае, если признать уступку им Перемышля. Договор об этом, согласно принимаемой в современной науке хронологии, относится к осени 1237 г.[2921] Очевидно, этот договор и имеет в виду Η. Ф. Котляр, поскольку не указывает никакого другого события, повлекшего бы приобретение Даниилом Перемышля. В построениях историка, таким образом, присутствует явное противоречие: прежде чем утратить город, его следовало приобрести, и первое не могло произойти ранее второго.