Галлант

Он подносит цветок к носу, вдыхает аромат, и роза снова чахнет. Лепестки увядают, головка клонится, листья скручиваются, как сухая бумага. Роза умирает, а щеки хозяина на миг окрашивает тусклый румянец, мелькнув, будто рыбка под водой.

Роза превращается в пепел, но тот не рассыпается, а кружится в воздухе над ладонью, что держала цветок.

– Одно дело придать смерти форму, – задумчиво произносит хозяин, и пепел превращается в чашу для причастия. – Другое – вдохнуть жизнь.

Щелчок пальцев, и чаша исчезает.

Порывшись в кармане, он достает кривой предмет. Весь белый, только острие черное, будто его макнули в чернила. Осколок кости. Хозяин протягивает его Оливии, и в тот же миг узы у нее на запястьях рассыпаются.

– Покажи, – требует он.

Оливия будто застывает. Следовало бы отказаться, просто чтобы ему досадить, но внутри появляется зуд. Неукротимое желание. Пальцы так и горят. И в глубине души возникает кое-что еще. Вопрос. Задумка…

Хозяин вкладывает кость ей в руку, и ладонь начинают покалывать искры жизни. Они зарождаются прямо под кожей и жаждут освобождения.

«Живи!» – приказывает Оливия, направляя это ощущение из руки в осколок кости, и тот становится клювом, потом вороньим черепом, скелетом, обрастает мускулами, кожей и перьями. В мгновение ока птица обретает форму, широко разевая клюв, будто хочет каркнуть, но единственный звук в гостиной – негромкий смех хозяина.

Ворона щелкает клювом, косясь черным глазом на Оливию, и на миг та изумляется своему дару, силе, сосредоточенной в ее руках.

А потом…

«В бой!» – велит она, и ворона взмывает в воздух, обрушиваясь на создание в кресле; Оливия тотчас вскакивает и мчится к двери, хотя слышит: птица попалась. Слышит, как хрустит, ломаясь, шея вороны, слышит, как хозяин говорит: «Моя дорогая племянница. Признаться, доподлинно мне неведомо, где ты сейчас обитаешь».

Оливия останавливается. Письмо ее дяди…

– Найти тебя было нелегко. Мать хорошо тебя спрятала.

Беги, думает она, хотя уже повернулась к нему лицом.

– Благодарить нужно Ханну, – заявляет хозяин, и, услышав имя экономки, Оливия вздрагивает, жалея, что не может заткнуть ему рот. – Она составила список всех мест, где ты могла спрятаться.

Оливия вспоминает записную книжку в ящике в кабинете. Но она же проверяла стол в этом доме – книжки там не было.

– Два дома связаны. Грань тонка. А у меня есть способ проникнуть в разум Прио́ра, если он в Галланте…

У Оливии сжимается что-то в груди. Мэтью.

– Телу нужен отдых, без этого сердце слабеет, разум устает. А усталый разум податлив.

Он говорит, а перед глазами Оливии, будто сон наяву, проплывают образы. Вот Мэтью поднимается с постели. Медленно идет по дому, глаза полузакрыты, цвет их уже не серый, а молочно-белый.

– Поговори с уставшим, и он услышит.

Не помню, как заснула, – писала мать.

– Шепни ему, и он станет двигаться.

Но проснулась я, стоя возле Оливии.

– Уставшему все безразлично. Он – просто оболочка, призванная осуществить вложенный в нее замысел…

Оливия видит: по темному коридору Мэтью идет в кабинет, достает из ящика стола маленькую черную книжечку. Кузен не умеет читать, но тот, кто одолжил его глаза, скользит взглядом по списку приютов, где никому приюта нет.

– «Я разослал такие письма во все уголки страны, – продолжает хозяин дома. – Возможно, именно это найдет тебя. Мы ищем тебя. Ты нам нужна. Твое место – здесь».

Оливия вспоминает, как лицо Мэтью исказилось от гнева. Он бросил письмо в огонь. «Не знаю, кто его послал, но это был не мой отец».

Хозяин поднимается.

– «Приезжай домой, дорогая племянница. С нетерпением ждем встречи».

Он широко раздвигает рот в жуткой ухмылке. Но Оливия качает головой. Хозяин сказал, что разумы Прио́ров принадлежат ему, пока они в Галланте, однако ее мать сбежала… А он все равно нашел способ последовать за ней.

– С Грейс вышло иначе. Неважно, как далеко она забралась, ведь ей удалось унести часть меня с собой.

Он поворачивает голову: кожа на щеке обнажает зияющую дыру, в которую видна челюсть и зубы. И в ряде зубов есть брешь, темный провал в глубине рта.

Когда ты рассыпался в прах, я нашла про́клятую кость. Это был коренной зуб. Его рот скрывался внутри твоего.

Оливия вспоминает, как хозяин стоял посреди бальной залы, его кожа была изорвана в клочья множеством пропавших костей. Рожденных из праха и в прах же обратившихся танцоров, которым господин одолжил частицу себя. И как кожа его затягивалась, когда кости возвращались на место.

Я стерла зуб в пыль, – писала мать, – и бросила в огонь. У него не останется ни кусочка от тебя. Надеюсь, он сгниет, оплакивая потерю.

Этого кусочка, зуба, больше нет. Грейс об этом позаботилась. Как тогда он ее нашел? Как?.. О…

О нет.

Но у меня осталась Оливия.