Галлия и Франция. Письма из Санкт-Петербурга

Но, без сомнения, прежде чем принести интересы пар­тии, представителем которой он был, в жертву одному из тех первых порывов сердца, уступать каким политик не имеет права, ГУго рассудил, что юный Лотарь, которому, как мы уже говорили, было всего лишь тринадцать лет, способен быть королем только по названию. И в самом деле, вскоре все дела королевства перешли в руки Гуго.

Он достиг наивысшей степени величия, занимал самые высокие должности, носил титулы герцога Франции, Бургундии и Аквитании[165] и умер в Дурдане в 956 году, после того как в течение двадцати лет по существу раз­делял с Людвигом королевскую власть. Его прозвали Великим — из-за его высокого роста, Белым — из-за бледного цвета его лица, Владыкой — из-за его могуще­ства и Аббатом — из-за того, что он владел аббатствами святого Германа-в-Лугах и святого Мартина Турского. Он оставил трех сыновей, старший из которых унаследовал его титул герцога Франции и опекунство над молодым королем.

Это и был Гуго Капет, или Ш а п е т, как его называли на романском языке.

Именно он, на кого возложила все надежды нацио­нальная партия, пожелал навсегда скрепить союз с Ричардом, герцогом Нормандии. И потому он связал интересы молодого государя с собственными, женив его на своей сестре. Эта мера предосторожности оказалась не лишней. Оттон II, незадолго до этого унаследовавший трон своего отца, был избран германским императором, и такое избрание усилило власть и, следовательно, влия­ние этого потомственного врага французской националь­ной партии.

Тем не менее Гуго удалось убедить молодого короля, что ему следует искать опору в собственной нации, а не в чужеземном влиянии; он так часто объяснял королю, что Лотарингия не должна быть отдельным государством, ибо в действительности она представляет собой одну из французских провинций, что склонил его отобрать ее у императора. И в самом деле, Гуго и Лотарь собрали вой­ско и вторглись в Лотарингию столь стремительно, что император, не знавший об их нападении, едва не был врасплох захвачен ими в своем дворце в Ахене.[166] Но, вовремя предупрежденный, он успел бежать в Германию, собрал там шестидесятитысячное войско и двинулся про­тив захватчиков, которые, не имея сил противостоять такой мощи, отступили до самого Парижа. Оттон пришел  туда вслед за ними, разбил лагерь на Монмартре[167] и, убе­дившись, что у него нет надежды захватить Париж, при­казал, тем не менее, отслужить в честь своей победы бла­годарственный молебен, который, несмотря на удаленность, должны были услышать жители города. Так что торжественному песнопению вторил по повелению императора хор шестидесяти тысяч воинов, распевавших в один голос стих «Alléluia te martyrum[168]»[169]; затем Оттон снял осаду и направился в сторону своих владений.

Тотчас же Гуго и Лотарь, встав во главе парижского гарнизона, выходят из города и начинают тревожить тылы противника, атакуя отступающих на каждой речной переправе и на выходе из каждого ущелья, и преследуют их так вплоть до самой границы, где, близкий к тому, чтобы в последнем сражении оказаться уничтоженным вместе с остатками своего войска, Оттон, к величайшему неудовольствию Гуго и к величайшему изумлению всей армии, вдруг ухитряется заключить перемирие с королем Лотарем.[170] Вслед за этим перемирием следует еще более удивительный мирный договор, в соответствии с кото­рым Лотарингия становилась императорским владением при единственном условии: ей предоставлялся статус лена, подчиняющегося французской короне.[171] Этот дого­вор совершенно изумляет наших историков, которые не рассматривают упадок династии Каролингов под тем углом зрения, под каким воспринимаем его мы, и потому ничего не могут понять в этом странном соглашении, «дающем побежденному все и не дающем победителю ничего»[172]

Мы же предлагаем его ясное и простое объяснение.