Третьего мая 1885 г. в № 498 «Журнала путешествий» без предварительного анонса начинается публикация седьмого романа Буссенара «Приключения парижанина в стране львов». Краткое содержание нового романа весьма простое: Андре Бреванн, получив огромное наследство, приглашает своих друзей открыть первого сентября сезон охоты в Босе. Но охота срывается — ночью браконьеры раскидывают огромную
Андре раздосадован неудачей и предлагает семерым друзьям собраться 31 октября в Гавре, в отеле «Фраскатти», чтобы на следующий день отплыть в одно изобилующее дичью место, расположенное… в Африке! Почти все охотники отказываются от столь заманчивого предложения, и во Фритауне (Сьерра-Леоне) мы встречаем только трех из них. Как мы помним, Буссенар побывал в Сьерра-Леоне прошлой зимой. Кто же эти смельчаки? Это старинные знакомые наших читателей. Бреванн пригласил Фрике, а тот, в свою очередь, тут же встречает бывшего компаньона по приключениям, жандарма Барбантона, того самого, который еще недавно хотел составить протокол на людоедов…
Однако здесь мы встречаемся с одной деталью, возможно, имеющей автобиографический характер. У Барбантона есть жена. Молодая и довольно красивая, она, к сожалению, вспыльчива, агрессивна, резка: ее нрав, и так не слишком «золотой», после замужества стал совершенно невыносимым. Бедняга жандарм весьма несчастлив и не способен справиться со своей истеричной супругой, которая так и норовит вцепиться мужу в бороду. В отчаянии несчастный заявляет, что размозжил бы этой даме голову ударом кулака, если бы не боялся оказаться на скамье суда присяжных. В ответ фурия кричит: «Ты не осмелишься, ты слишком труслив!..»
Не стоит и говорить, что, когда Фрике предлагает Барбантону отправиться вместе с ним в путешествие, бедняга не задумывается ни на секунду. Десять минут, чтобы собрать вещи, и он предстает перед женой с сияющим лицом, намереваясь объявить ей о своем решении:
«— Вы часто высказывали желание расстаться со мной, — сказал он ей насмешливым тоном. — Ваше желание исполнилось. Я уезжаю с Фрике. Оставляю вам все деньги, которые вы найдете в доме. Я забираю только двести пятьдесят франков на дорогу. Вы можете подать в суд и получить разрешение на развод. Это меня вполне устраивает. Надеюсь, что наши представители смогут оформить его во время моего отсутствия. Прощайте, Элоди Лера, вы свободны.
— В добрый путь! — взвизгнула мегера, однако несколько смущенная и гораздо более встревоженная, нежели она хотела бы показать, мыслью, что теряет своего козла отпущения».
Трудно не усмотреть здесь намек на первый брак нашего писателя, о котором нам так мало известно — лишь имя его супруги:
Наш обожающий игру слов писатель, видимо, зашел в данном случае слишком далеко. В самом деле, это изменение фамилии Леша на Лера, не напоминает ли оно некое скрытое сообщение? Французская поговорка «Ловкому коту — ловкая крыса» означает, в сущности, что нападающий иногда получает совсем не то, что ожидал, — преследуемый сопротивляется… Не происходило ли это как раз между Буссенаром и его первой супругой? Удостоверившись в полной взаимной несовместимости, возможно, более не в силах выносить мрачный характер своей спутницы, он, судя по всему, оставил ее в Париже, предпочтя отправиться в длительное путешествие в Гвиану в начале августа 1880 г.
Вот как объясняется это загадочное чувство, единственным воспоминанием о котором осталась «некая щемящая боль, граничащая с ужасом…», или эти поразительные слова по поводу Парижа — а ведь его он очень любил: «…я желал бы любой ценой покинуть Париж, этот водоворот, который убивает мою душу». Пусть читатель сам сопоставит все «улики», но нам кажется, что здесь есть нечто большее, нежели простое совпадение имен и событий.
Действительно, если бы мы продолжили сравнение, из него бы следовало, что в глубине души Буссенар надеялся на примирение. В конце романа Барбантон возвращается к своей супруге, которая к тому времени буквально на краю могилы, так как больна желтой лихорадкой:
«Он приблизился и присел на кровать больной, исхудавшей, с блестящими от лихорадки глазами; жена протянула ему руку и разрыдалась.
Опустившись на колени, Барбантон бросил на умирающую растерянный взгляд, взял ее руку, откашлялся, заерзал, но так и не смог подобрать ни одного слова. В ее лице, искаженном страданиями, он не находил больше тех грубых черт, которые некогда так его раздражали, ужасающих злобных взглядов, сжатых губ, полных сарказма…»
На пороге смерти бедняжка Элоди признает свою вину: