Галобионты

– Скоро вы все узнаете, ответил мужчина в штатском и после этого не проронил ни звука до конца поездки. Напрасно Тихомиров задавал вопросы, требовал, чтобы его немедленно выпустили, угрожал связями. Никто не реагировал на его гневные слова. Лишь однажды, когда Михаил Анатольевич попытался открыть дверцу машины, его рука была стиснута так крепко, что он вскрикнул от боли. Человек на переднем сиденье, повернул голову и искоса посмотрел на Тихомирова. Взгляд глубоко посаженных карих глазах был красноречивее всяких слов. Тихомиров застыл в немой неподвижности, вперив невидящий взор в окно машины.

* * *

– Вам лучше, Хозяин? – снова спросил Геракл, видя, что Степанов продолжает неподвижно сидеть на табурете.

– Да, мой друг, мне гораздо лучше, спасибо тебе.

Антон Николаевич медленно встал и, опираясь на руку помощника, двинулся к своему креслу.

– Прошу тебя, – сказал он Гераклу, – не отходи от пульта, я хочу, чтобы процесс постоянно находился под контролем.

Помощник не спешил покидать профессора.

– Вам больше ничего не нужно, Хозяин?

– Я же сказал тебе, отправляйся к пульту и не спускай с него глаз! – раздраженно воскликнул Степанов. – С меня хватит и одной няньки, этого вечно брюзжащего Тихомирова! Делай то, что я велю, и не занимайся самодеятельностью!

Геракл не сказал ни слова. Ни одни мускул не дрогнул на его смуглом лице. Лишь в глазах на мгновение загорелись крохотные искорки, но тут же погасли. Геракл мог бы ответить профессору, что если бы не его „самодеятельность“, Степанов не сидел бы сейчас в кресле в сравнительно удовлетворительном состоянии. Но он не сделал этого, покорно отойдя от профессора и занял место между пультом и гебуртационной камерой, находящейся на возвышении.

Что же до самого Антона Николаевича, то тот даже и не заметил, что походя нанес своему помощнику жгучую обиду.

На протяжении всего времени, прошедшего после возвращения Геракла на Базу, Степанов ни разу не задумывался над некими странностями, проявляющимися в поведении Геракла. У Антона Николаевича не было для этого времени, как, впрочем, и желания. Он не мог думать ни о чем другом, кроме предстоящей адвентации. К тому же, Геракл уже на следующее утро, проведя несколько часов в реабилитационной камере, снова стал таким же, как прежде. По крайней мере, на первый взгляд. Он не забывал присовокуплять сакраментальное словечко „хозяин“ к каждой фразе, обращенной к Степанову, был исполнительным, в меру покорным, но с присущим неизбывным ему чувством собственного достоинства – в общем, именно таким, которым желал его видеть профессор. Оставшись без Тихомирова, Антон Николаевич всецело доверился своему новому помощнику. Разумеется, Степанов не давал себе труда относиться к Гераклу хотя бы с относительной деликатностью, справедливо считая, что не для этого он создавал себе помощника. А после того, как он видел женское лицо в окошке гебуртационной камеры, его мысли кружились вокруг лишь одного…

Степанов вернулся в прошлое. Много лет он заставлял себя отгонять все воспоминания, как приятные, так и горестные. Впрочем, последних было гораздо больше. Если же он давал слабину и углублялся в события, произошедшие в годы его молодости, тупая боль, постоянно свербящая где-то в глубине души, возрастала до невыносимости. Но теперь он мог позволить себе открыть наглухо запертую дверь в прошедшую жизнь, ибо возмездие было близко.

… Он окончил институт. С красным дипломом, естественно. Будущность, открывавшаяся перед ним, виделась в самых привлекательных красках. Профессор Мечников, его научный руководитель, приглашал молодого специалиста к себе в аспирантуру. Больше того, Степанову удалось избежать распределения и остаться в Москве, что по тем временам было почти невозможной удачей. Да и работа нашлась сразу по окончании ВУЗа – Степанов попал в НИИ Биологии.