Гамаюн — птица вещая

Прибор «икс» поступал на фабрику не по плану. Все зависело от удачи, от ловкости посланных за кордон специалистов. Поэтому задания на освоение прибора «икс» или «игрек» могли прийти в любое время года. Теперь мы можем сделать вывод: фабрика превращалась в опытный завод, с той разницей, что на ней приходилось не только осваивать образец, но и производить его в серии. Скажем прямо, задача нелегкая. И поэтому руководство треста, а впоследствии объединения хотя и журило за высокую себестоимость, но одновременно отстаивало перед органами контроля специфику производства и могущие возникнуть перерасходы. К тому же заказчики были щедры, за ценой не стояли, требовали только одного — железно выдержать сроки поставок. Если требовались станки — их давали, если нужно было завезти материалы — их завозили.

Итак, мастера собрались в комнате и, рассевшись вдоль стен, сложив руки на коленях и пока не закуривая, нетерпеливо ждали сигнала от сидевшего за столом молодого человека в гимнастерке с голубыми петлицами авиации.

Молодой человек, природно-смуглый и чрезмерно исхудавший от тайного недоедания и забот, связанных с освоением новой техники в кустарных условиях, почему-то не начинал привычного обряда «раздетализации». Прибор стоял на хорошо отполированном планшете в центре стола, покрытого зеленым сукном. Он был прикрыт чехлом из желтоватого, мягкого дерматина, похожего на замшу.

Мастера видели и осязали этот прибор на совещании у директора. Они уже примерно прикинули в уме все возможности его освоения. Им было безразлично, какие математические задачи помогал решать прибор, но они точно предвидели выгоды, которые можно было получить от работы над ним. Вот это и была та стихия, о которой говорили Гаслов и Ожигалов в столовке, та самая мутная вода, где товарищи типа Фомина могли наловить крупной рыбки. На фабрике так и говорили: «Это та рыба».

Неожиданно для всех начальник научно-технического отдела, ведающий в порядке наблюдения и опытными цехами, начал совещание сакраментальными словами, бытующими в отсталом мышлении:

— Товарищи соратники! — В самом обращении сразу же послышалась недобрая ирония. — К сожалению, этот прибор не «рыба»...

— «Не рыба»? — неосторожно на полном серьезе переспросил Фомин.

— Не «рыба», — повторил начальник отдела. Он еще полностью не представлял себе эффекта нового метода, предложенного Парранским. — Вы можете осмотреть прибор, пощупать его, приласкать, а раздеталировать не будем.

И он в доступной форме изложил причины. Слова его были встречены неодобрительным молчанием.

Только Гаслов, продув усы и поднявшись для того, чтобы «приласкать» прибор, освобожденный от желтого чехла, сказал, обращаясь к Фомину:

— Постепенно надо кончать с анархией, Митя.

— Ты невыносимо серый мужчина, Гаслов, — ответил ему Фомин, не приняв шутку. — Теперь этот чудесный аппарат заберут крохоборы, черепахи, или доверят его девчонкам из конструкторского бюро. Вот тогда-то и налюбуешься на подлинную анархию.

И Фомин ушел, как говорится, хлопнув дверью. Тогда было в моде это выражение.

В нехороший момент попал в механический цех Николай Бурлаков. Вначале ему показалось обидным и непонятным, почему Фомин с такой мрачностью встретил его у конторки, еле кивнув на его радушное приветствие, а до этого продержал почти час у захватанных дверей с капканной пружиной.

Неужели это тот самый человек, который сидел рядом с Николаем в «Веревочке», пил водку и ел шашлыки? Не зная причины, породившей такую оскорбительную встречу, Николай искал эту причину в самом себе (не наболтал ли чего лишнего?), и в отношениях с Квасовым, и даже во вчерашнем откровенном разговоре с Саулом.

Пока Фомин пыжился и сопел, сидевшая за соседним столом активно перезрелая дама с выкрашенными, вздыбленными волосами успела выпить стакан простокваши, медленно и осторожно изжевать крохотную булочку с румяной коркой. Это была плановик-экономист Муфтина. Растягивая рот, она стала красить губы.

— Вызовите сюда Старовойта! — не поднимая головы, не обернувшись, приказал Фомин.

Муфтина с презрением оглядела его спину, сняла трубку и куда-то позвонила. После этого занялась арифмометром, не скрывая своего отвращения к исполняемой ею работе.

Старовойт оказался неразговорчивым мастеровым, с приветливыми глазами, с туберкулезной внешностью и просаленной кепкой на голове.

— Новенького возьми на «Майдебург», — сказал Фомин.

— Сразу на станок? — Старовойт оглядел незнакомого парня с головы до ног и задержал взгляд на его сапогах, излучавших яркий блеск.

— Вот в таком аккурате парень будет держать и «Майдебург», — сказал Фомин, понявший смысл взгляда старого мастерового. — А то этот, как его, Пантюхин запустил станок. Сам неряха и станок держит в черном теле. Скажи ему, если будет так продолжаться, переведу на стружку. Ну, идите, чего задумались? — последнюю фразу Фомин произнес поощрительным тоном.