Читаем Гамба. Рассказ полностью

Он думал, что ему плевать, но потом представил, как это сообщение придет к нему на работу, его получит директор по продажам, покажет сослуживцам… он станет для всех отцом ракообразного, и в обеденный перерыв за столом люди будут прятать глаза и избегать скользкой темы, гадая, можно ли спрашивать о семье или нельзя, утешать его или не стоит.

Придется пройти и через это, никуда не денешься.

Они пригласили профессионального фотографа, специалистку по младенцам. Как она сказала, ей нравилось улавливать у них «эмоцию взгляда». Удалось ли ей это с гамбой? Он так и не понял. Фотографиня уверяла, что да, и Магали тоже как будто разглядела «некий отсвет».

Карточки были разосланы в понедельник утром, и со вторника его мутило. Он знал, что это ощущение продлится долго.

<p>XI</p></span><span>

Магали ушла от него, когда Жереми исполнился год.

Он не ожидал ничего подобного. Месяц за месяцем он с головой уходил в работу, с каждым днем чуть больше поддаваясь мелкой тирании директора по продажам и плохому настроению представительницы заказчика. В обед никто из сослуживцев не спрашивал его о сыне, а когда приходила очередная практикантка, ей, очевидно, давали понять, что с ним не стоит затрагивать тему семьи. Все прятали от него глаза, он это видел. Но неловкое молчание все же было лучше, чем неприятная необходимость говорить о гамбе.

На Пасху, в выходные, Магали настояла, чтобы они съездили отдохнуть всей семьей. Рано утром скоростным поездом они выехали в Бретань. Он тащил чемоданы. Она несла контейнер из матовой пластмассы, за стенками которой угадывалась тень Жереми.

Как ни странно, эту поездку он совершенно не запомнил. В памяти занозой остался только дорогой и неудобно расположенный отель типа «bed and breakfast», да еще долгая прогулка против ветра, во время которой Магали не проронила ни слова и прижимала к груди треклятую посудину с Жереми, неотрывно глядя на море.

Когда Магали сообщила ему, что уходит, оказалось, что она все обдумала. Заранее сняла квартиру. Дом оставляла ему. Не претендовала на алименты, лишь бы больше его не видеть, разве что ровно столько, сколько необходимо для гамбы.

Она сказала, что консультировалась с детским психологом, и тот считает, что ребенку в возрасте Жереми нужен отец, поэтому лучше всего будет раздельная опека.

«Неделя через неделю» и месяц в летние каникулы.

Он ничего не понимал. Ему хотелось вспылить. Он вспылил. Спросил, что она себе думает, с какой стати все за него решила, если она кого-то встретила, то хорошо скрывала свои шашни, а о нем она подумала, она соображает, на минуточку, как он будет устраиваться, с работой и всем прочим?

Магали осталась невозмутима. Выслушала его спокойно. Ему показалось, что ей тоже знаком фокус с якорением из нейролингвистического программирования. Она ответила ему, что никого не встретила, просто больше «так продолжаться не может». Полчаса спустя она ушла из дома с гамбой. В дверях сказала, наклонившись к контейнеру:

— Ничего… Ничего… Ты увидишь папочку через неделю.

Он остался один.

Поел один.

Уснул один.

Ему подумалось, что он превращается в животное, и это ощущение не покидало его всю неделю, противно смешиваясь со страхом перед воскресеньем, когда, в четыре пополудни, Магали должна была прийти с гамбой… то есть, с Жереми в пластмассовом контейнере, и ему предстояло остаться наедине, face to face [1], со своим единственным сыном, что не укладывалось у него в голове.

Он поразмыслил и в четверг пришел к выводу, что эту ситуацию надо воспринимать как болезнь.

Хроническую.

Вроде малярии.

Болезнь, которая прицепляется на всю жизнь и регулярно дает о себе знать.

<p>XII</p></span><span>

Магали пришла в воскресенье без десяти четыре.

Она принесла пластмассовый контейнер с гамбой внутри. Принесла коробку обогащенного протеинами корма, «на всякий случай». Сказала, что на среду сын записан к педиатру, дала ему страховую карту и попросила не забыть вернуть ее в следующее воскресенье.

Попрощалась.

Поскребла стенку контейнера и прощебетала что-то вроде: «Будь умницей, мой золотой».

Он нашел, что она прекрасно выглядит.

Она ушла, и он остался один.

Один с Жереми.

Через пять минут он спросил: «Ну как ты?»

Подавил желание хлопнуть рюмку водки.

Поднялся в детскую, открыл пластмассовый контейнер, где гамба перебирала лапками в пятнадцати сантиметрах воды.

Он переложил ее в аквариум. Насыпал немного обогащенного протеинами корма.

Сказал: «Круто, мы отлично проведем неделю вдвоем, по-мужски». Эго прозвучало как заупокойная.

Он спустился и хлопнул рюмку водки.

Что делать дальше, он не знал.

Подумав, снова поднялся в детскую.

Гамба зависла в воде, все так же перебирая лапками.

Он сел. Подождал немного. Прислушался к себе, надеясь ощутить что-то похожее на отцовскую любовь. Но ничего не почувствовал. Может быть, просто любовь? Тоже не вышло. Хотя бы душевную теплоту? Ничего в нем не шевельнулось. Он видел перед собой креветку. Большую креветку, каких десятки на своем веку он съел в паэлье.

Он снова спустился и хлопнул еще рюмку водки.

Его дом был пуст.

Его сердце было пусто. Его постель была пуста.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза