Гамбара

— Ах, дайте я сама закончу это повествование, — воскликнула Марианна, — лучше уж я сама все скажу! Я буду откровенна: теперь я чувствую, что говорю с истинным своим другом. Да, я была уже в Париже, когда во мне проснулось то, что вы сейчас так верно объяснили мне; но, увидев вас, я обратилась в бегство, потому что с детских лет не встречала той любви, о какой мечтала. Я так плохо одета да и живу в таком месте, что мужчины, подобные вам, меня не замечают. А те молодые люди, которым их положение не позволяло оскорблять меня, стали мне еще противнее за то легкомыслие, с каким они относились ко мне: одни издевались над моим мужем, видя в нем смешного старика, другие вели себя подло, старались вкрасться к нему в доверие, чтобы обманывать его; все стремились разлучить меня с ним, никто не верил, что я преклоняюсь перед этой чистой душой, далекой от нас лишь потому, что она воспаряет в небо, никто не понимает, что я вижу в Паоло друга, брата и хочу всегда ему служить. Вы один угадали, какие узы привязывают меня к нему. Ведь вы угадали, не правда ли? Скажите мне, что вы принимаете в моем Паоло участие, совершенно искреннее, без всякой корыстной мысли...

— Не уклоняюсь от ваших похвал, — сказал Андреа, прервав ее. — Но остановитесь, не преувеличивайте, не заставляйте меня опровергать ваши слова. Я люблю вас, Марианна, люблю так, как умеют любить в той прекрасной стране, где мы с вами родились; я люблю вас всем сердцем, всеми силами существа моего; но прежде, чем склонять вас к любви, я хочу быть достойным вас. Я сделаю последнюю попытку вернуть вам человека, которого вы любите с детства и которого всегда будете любить. В ожидании исхода моей попытки — успеха или поражения — примите, не краснея, достаток, который я хочу дать вам обоим; завтра мы с вами подыщем жилище для Паоло. Скажите, уважаете ли вы меня настолько, чтобы разрешить опекать его вместе с вами?

Марианна, удивленная таким великодушием, протянула графу руку, и он удалился, спеша ускользнуть от любезностей синьора Джиардини и его жены.

На следующий день Джиардини повел графа к супругам Гамбара. Хотя Марианна уже знала, что у ее поклонника возвышенная душа — ведь иные души мгновенно распознают друг друга, — она была хорошей хозяйкой, стыдилась, что принимает знатного синьора в такой бедной комнате, и не могла скрыть своего смущения. Однако все тут было опрятно. Марианна целое утро прибиралась и стирала пыль, наводила блеск на странную мебель, которую в часы досуга соорудил синьор Джиардини из обломков музыкальных инструментов, искалеченных опытами Гамбара. Андреа никогда не видел столь необычайной обстановки. Чтобы сохранить надлежащую серьезность, он бросил рассматривать забавную кровать, которую хитроумный кухмистер смастерил из корпуса старого клавесина, и перевел взгляд на кровать Марианны — узкое ложе с одним-единственным тюфяком, застланное белым кисейным покрывалом; при виде его грустное и нежное чувство охватило Андреа. Он зашел поговорить о своих планах и о том, как употребить утро, но энтузиаст Гамбара, радуясь, что встретил наконец благожелательного слушателя, завладел им и заставил прослушать оперу, написанную им для Парижа.