Гамбит Королевы

Юдолл вывернул самое драгоценное и болезненное воспоминание Катерины, высмеял его перед всем двором. Но если о пьесе станет известно королю, Юдолл сильно рискует… Внутри у Хьюика все сжалось от страха, хотя он не мог не восхищаться дерзостью Юдолла. Будь здесь Томас Сеймур, он бы убил Юдолла, но во дворце нет ни Томаса, ни его брата, уже отплывшего во Францию. А самое главное – здесь нет короля. Ему уж точно было бы не до смеха. Актеры только что не называют его рогоносцем.

Вечер тянулся мучительно долго. Катерина сидела рядом с Хьюиком, словно приросла к месту, а одутловатый Ройстер-Дойстер смешил публику своими нелепыми выходками. «Я знаю, что она меня любит, но не может об этом сказать», – ревел он.

Хьюик наклоняется к ней:

– Кит, жаль, что я ничего не знал. Я бы запретил ему…

– Он хочет всего лишь посмешить нас, – ответила она, по-прежнему натянуто улыбаясь. Ее самообладание было выше всяких похвал.

– Кроме того, он высмеивает Сеймура, а не вас.

– Тоже верно.

Мальчик-актер вышел вперед; он был нелеп со своими нарумяненными щеками, в ярком, слишком длинном платье. Подол волочился по полу, он то и дело спотыкался, слишком сильно жестикулировал. И руки, которыми он размахивал, не похожи на женские. Он широко разевал рот, таращил глаза, громко кричал. Актер обращался напрямую к зрителям, делился самыми своими сокровенными мыслями. Иногда он намеренно понижал голос почти до шепота – зрителям приходилось наклониться вперед, чтобы его расслышать.

– Невинна ли я в мыслях? – сюсюкал актер. – Ах, как больно, когда мне не доверяют!

Смех утих; зрители молчали, лица у всех стали серьезными. До Хьюика дошел смысл: пьеса – своего рода призма, сквозь которую Катерина видит свое положение таким, какое оно есть на самом деле.

Юдолл ее предупреждал.

Мег сидела неподвижно, как камень, приложив ладонь ко рту. Сестрица Анна прятала лицо за веером, но глаза выдавали смятение. Если ее сестра падет, вся семья падет вместе с ней. Даже Стэнхоуп, которая хихикала громче всех, замолчала, хотя она ненавидит своего деверя и охотно радовалась его унижению. Одна Елизавета весело смеялась. Она слишком мала, чтобы все понимать, или действительно так бессердечна, как уверяют некоторые?

Пьеса двигалась к счастливой развязке. Серьезная сцена закончилась, зрители снова хохотали. Катерина по-прежнему улыбнулась.

– Хьюик, мне кажется, будто меня вырвали с корнем и перенесли на сцену, – призналась она, притворно усмехаясь. – Как там говорил Аристотель? «В комедии добро ждет счастливый конец, а зло – несчастный». Интересно, к какой категории отношусь я.

Хьюик не знал, как ответить. Актеры кланялись; зрители воодушевленно аплодировали им. Юдолл выходил на поклоны, и Катерина бросила ему кошелек, который он ловко поймал. Зрители встали с мест и разошлись по разным углам. Слуги обносили всех вином. Хьюик отошел на задний план, чтобы Катерина могла поздравить актеров и побеседовать с фрейлинами. Выдержка королевы изумляла его: внешне по ней совершенно незаметно было, в каком она смятении. Она благосклонно улыбалась, беседуя с юным Дадли и его матерью. Взяв за руку Мег, представила ей мальчишку. Она уже обмолвилась о том, что хочет выдать падчерицу за Дадли. Хьюик задумчиво смотрел на них. Мег вежливо присела. Затем вдруг посмотрела на своего жениха в упор. Неожиданно взмахнув рукой, она сбила кубок с вином; желтые панталоны Дадли окрасились алой жидкостью. Дадли отскочил в сторону и покосился на мать; та в недоумении закрывала рот рукой. Хьюику показалось, что Мег облила своего жениха вином нарочно. Катерина позвала пажа, и тот увел юношу. Разгневанная мамаша последовала за ними. Катерина повернулась к падчерице, но Мег уже ушла. Они с Елизаветой о чем-то шепталась в углу. Хьюик, стоящий довольно близко, услышала слова Елизаветы:

– Браво, Маргарет Невилл! Вот как надо расправляться с нежеланными поклонниками.

Хьюик подумал, что он не способен до конца понять женщин.

– Что это? – спросил Уильям Сэвидж. Он держал бумагу кончиками пальцев, как будто боялся заразиться от нее. Голос у него был раздраженный, даже злой. Дот хотела выхватить молитву, вернуть ее на пюпитр в комнате Катерины и притвориться, будто ничего не было. Но она ведь уже решилась и намерена дойти до конца.

– Я надеялась, что вы мне это прочтете, – пробормотала девушка.

– Ты не должна давать мне такие вещи там, где нас могут увидеть, – сквозь зубы процедил он.

Они стояли на площадке лестницы, ведущей в покои королевы. Мимо них все время проходили люди; кто-то спускался, кто-то поднимался. Слышны были обрывки разговоров. В окно светит солнце, на серых каменных плитах отражались разноцветные ромбы. Дот щурилась от яркого света.

Ей очень хотелось выхватить бумагу, убежать, бросить ее в огонь, сделать вид, будто ее не было. Уильям приблизил документ к глазам и развернул к свету. Дот неотрывно смотрела на узор на каменной стене.

– А, вот что, – сказал он, – это всего лишь молитва королевы. Почему же ты сразу не сказала?