Гамбит Королевы

– …вот Агнец Божий. Если католики не верят, что Христос – в самом деле агнец, почему они настаивают на столь буквальном переводе «сие есть Тело Мое»? Она снова постучала пальцем по Библии пальцем, ее глаза сияли. – Эта книга – свет, который поведет нас, и только она одна.

Когда она прошептала, что проповедь окончена, Катерина протянула ей кошелек.

– Если нужно, будет еще. Продолжайте ваш труд, миссис Аскью.

Они вместе зашептали:

– Только Писанием, только верой, только благодатью, только Христос, только Богу слава.

Уилл увел Анну Аскью, снова с головы до ног закутанную в плащ.

– Что сказал вам звездочет? – спросила позже Мария. – Вы подарите Англии сына?

– Ах, вы же знаете этих астрологов, – ответила Катерина. – Они говорят загадками – все можно истолковать и так и эдак. Но я надеюсь, Мария, я надеюсь на наследника. – Она сама удивлялась той легкости, с какой, оказывается, может лгать. – И я молюсь, чтобы было так, – добавила она.

Она продолжала убеждать Марию, беседуя с ней о вере, надеясь ее обратить. Может быть, на Марию повлияет Елизавета. Кажется, день ото дня сестры становятся все ближе друг к другу.

Мария неглупа, но в ней нет искры, какая есть у Елизаветы, с ее устрашающей смесью легкомыслия и жизнелюбия. В глубине души Катерина считает: из всех трех детей Генриха именно из Елизаветы выйдет лучшая правительница, хотя с ней вряд ли кто-нибудь согласится. Эдуард очень скован – но он еще мал. Мария всецело управляема своими эмоциями; она податливее, чем сестра, и кажется, что она не в состоянии стряхнуть с себя налет трагедии.

Катерина пыталась втянуть Марию в богословские споры. Их беседы часто затягивались за полночь, когда все сидели у очага и вслух высказывали свои мысли. Но вера Марии неколебима. Она ничего не подвергает сомнению. Она даже не спрашивает себя, означает ли «est» – «есть» или его следует переводить как «символизирует». Для нее все такое, как оно есть, и так было всегда. Она неподатлива; ее не сдвинуть с места. Видимо, она упорствует в память о матери и считает, что переходить в новую веру будет предательством по отношению к Екатерине Арагонской. Ее верность слепа; иногда Катерина задается вопросом, будет ли вера в конце концов спасением для Марии или ее падением. Им обеим, случись что, будет больно падать.

Стойкость Катерины подпитывалась воспоминаниями об Анне Аскью. В конце концов ей удалось сломить упрямство Марии. Она попросила падчерицу помочь ей в новом начинании. Королева задумала перевести на английский язык «Парафраз к Новому Завету» Эразма Роттердамского. В конце концов, Эразм не запрещен. Но по-английски… Мысль о переводе ей подал Юдолл. Откровенно говоря, его предложение льстило тщеславию Катерины. Ей очень хотелось оставить что-нибудь после себя. Она не будет очередной бездетной королевой в веренице многих… Ее предшественниц почти забыли. Катерина часто думала о Копернике и солнечном затмении – символе великих перемен. Ей мечталось, чтобы ее считали одной из провозвестниц новой веры. Она вдохновлялась примером Анны Аскью, которая навсегда останется в памяти людей. А ее, Катерину Парр, запомнят за ее труды. Она изложит великие мысли на понятном для всех языке. Когда-нибудь она напишет и другие книги, в которых изложит собственные мысли. Впрочем, об этом пока рано думать; подобные желания не подобают женщинам. Поэтому она твердила себе, что, как королева и образованная женщина, обязана воспользоваться своей ученостью ради высшего блага.

Так она говорила и Марии, взывая к чувству долга падчерицы, напоминая о том, как высоко ценит Эразма ее отец. Мария не была лишена тщеславия. Ей хотелось, чтобы окружающие ценили ее за ум и проницательность.

– Поручить такое важное дело я могу только вам, – сказала Катерина, глядя, как пальцы Марии перебирают четки, висящие у нее на поясе. Раньше четки принадлежали ее матери. У Марии руки отца; Катерина понимала, что Марии неприятно, когда ее сравнивают с сестрой. Кстати, у Елизаветы очень красивые, изящные руки. Кроме того, Елизавета унаследовала непреодолимое отцовское обаяние. Марии же достались его худшие черты: короткие толстые пальцы, вспыльчивость и беспокойный взгляд. На самом деле Катерина пыталась внушить Марии уверенность, объяснить, что она не случайно выбрала ее, а не Елизавету. – Вам я оставлю «Евангелие от Иоанна». Оно больше соответствует утонченности вашего ума…

Мария медленно покачала головой, слушая, как сентябрьский дождь стучит в стекло. Потом она подняла голову, посмотрела на нее отцовскими черными глазами-бусинами и сказала:

– Я согласна.

Наконец Катерина поняла, что ей удалось склонить на свою сторону и старшую падчерицу. Она надеялась, что со временем Мария все поймет и этот перевод скажется на ней, станет ее освобождением от мучительных воспоминаний о матери, о хватке Рима. «Евангелие от Иоанна» станет ее tabula rasa[4].