Гамбит некроманта

Пожалуй, найдись сторонний зритель, он уже кричал бы «не верю» и топал ногами, возмущенный до глубины души заезженным глупым штампом. Сценаристы и писатели столь часто кормили аудиторию рассказывающими о своих планах злодеями и героями, любящими поболтать на пороге опасности, что превратили в общем-то типичное поведение в плохой анекдот. Некороткий же жизненный путь самого Елисея изобиловал маньяками, жаждущими поведать о себе всем и каждому (за тем они и начинали убивать, часто специально подкидывая следствию или журналистам одну улику за другой), а герои… ну да, трепались просто неприлично, совсем как они сейчас.

Ведь пока прорвавшиеся не проявляют агрессии, невыносимо глупо нападать на них первыми. Особенно, если подмога в пути — а Елисей не желал думать иначе. К тому же, чем черт не шутит: прорвавшиеся — уже не люди, слов не понимают, но к человеческой речи привычны, а потому прислушиваются. Он лично знал монаха, сумевшего сдерживать подобного монстра шесть часов, читая ему молитвы, пока рыцари Ордена разбирали завал, похоронивший единственные ворота, ведущие в монастырь. Потому они будут говорить, как можно дольше, закончатся темы, примутся читать стихи и петь песни!

— Мне рассказывали о чем-то похожем во время войны, — прошептала воительница.

— Ха! — Василь возвышался над соратниками, словно утес над морем, а звучал раскатом грома. Каждый раз, когда он говорил, тварь, за которой наблюдал Елисей, вострила уши (если они в тот момент присутствовали у нее на голове). Василь однажды разорвал голыми руками бешенного медведя. Елисей не помнил, чтобы он кого-нибудь или чего-нибудь даже не боялся, а опасался. — Не о похожем, а о происходившем, — поправил он. — Тогда крови лилось много, да и шваль колдовская не стеснялась самые зверские обряды исполнять. Под шумок же. А уж сколько ублюдков в СС служило…

— Метаморфья граница всегда реагирует на происходящее в людском мире, — произнес Елисей и скрипнул зубами. Он понимал, что могло означать появление прорвавшихся: некто, кого вот уже месяц безуспешно ловили Орден и Гильдия, продолжал играть с силами, погребенными веками и тысячелетиями. А значит, эта троица — лишь начало.

— Лишь начало, — повторил его мысли Василь. — Раз эти появились, выплески звериной сути будут косить метаморфов и дальше, уже косят, — произнес он, — кого-то убивают сразу, других изменяют. Неясно, что у нас в городе творится. Выживут лишь те, в ком человеческая природа сильнее. Жаль, невозможно выяснить заранее, кто это будет.

— Неуравновешенные психически подвержены сильнее, — заметил Елисей.

— Ага-ага. Только у метаморфов таковые каждый второй, если не первый.

— Ох, мамочки!.. — воительница всхлипнула и этим испортила шаткое перемирие. Безошибочно учуявшая страх тварь подобралась, присела на задние ноги и повела носом в сторону девушки.

— Племя молодое, неразумное! — выругался Василь. — Трынь-трава!

— Широка страна моя родная! — красивым поставленным голосом заорал Елисей, шагая так, чтобы закрыть воительницу собой. — Много в ней лесов, полей и рек!

Василь фыркнул и затянул басом:

— Степь да степь круго-ом…

Воительница вдохнула-выдохнула и запела тоненьким сопрано:

— Крылатые качели…

Странно, дико сочетающиеся мелодии, разноголосица, ни одной фальшивой ноты оказали на прорвавшихся успокаивающее действие. Тварь, за которой следил Елисей, постояла немного и, плюхнувшись на тощий зад, принялась, подвывать.

В десятке окон в домах, выходящих к Патриаршим, зажегся свет.

— Убрать! — приказал Елисей, сбиваясь с ритма.

— Слушаюсь! — по-военному откликнулась воительница и, прикрыв глаза, начала создавать воздушный барьер, препятствующий распространению звуков.

«Надо было сразу ее отвлечь и занять хоть чем-нибудь», — досадуя на себя, подумал Елисей и взялся за новую песню:

— Стану я, благословясь. Пойду к морю синему, на синем море бел-горюч камень Алатырь лежит-покоится. На камне Алатыре богиня Жива сидит, в белых ручках держит белого лебедя, ощипывает у лебедя белое крыло, — речитатив звучал тише баса, но с каждым новым мгновением обретал силу, звенел и гремел над прудами, словно заклятие. — Как отскочило-отпрыгнуло белое крыло, так отскочите-отпрыгните, отпряньте от меня родимые огневицы, горячки и лихорадки — Хрипуша, Ломея, Дряхлея, Дремлея, Ветрея, Смутница, Зябуха, Трясея, Огнея, Пухлея, Желтея, Немея, Глухея, Каркуша, Глядея, Храпуша. С буйной головушки с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца. С ветру пришла — на ветер пойди, с воды пришла — на воду пойди, с лесу пришла — на лес пойди. От века и до века.

Кажется, в голосе Василя, все еще поющего про степь, слышались смешливые ноты и одобрение, но вряд ли Елисей мог понять это наверняка. Заговоры, когда-то петые бабушкой, захватили его, как в детстве. Оказалось, ни словечка он не забыл за столько веков, ни ритма, ни ползвука, ни интонации.