Гамбит смерти

  Я драил пол. Толя, Толя, все ищешь свою звезду. Мир повидал, семья, трое детей, работа уважаемая, в турнирах за бугром играет, а мало. Не то. И смотришь в бинокль на небо, ищешь комету, в глубине души зная, что это попытка с заранее негодными средствами. Смешно. Недалеко отсюда - Большой Азимутальный телескоп, БАТ, шестиметровое зеркало которого стережет небо, - и ты со своим Цейсом.

  Чья б корова мычала...

  Устыдясь, я достирал халат, натянул на веранде веревку и повесил сушиться. Утром поглажу. Повар обязан держать себя в белоснежной неприступности. Не отечественный докторишка в замызганной спецовке без половины пуговиц.

  Закрыв кухонные двери, я галереей прошел в шале.

  Юра с Олегом сидели за столом и щелчками гоняли по шахматной доске шашки.

  - В чапаевцы играете, господа?

  - Лично я - в колчаковцы! - шашка упала под стол, и Олег полез за ней.

  - По настоянию трудящихся старинной русской игре возвращено ее первоначальное имя, - усмехнулся Юра.

  Я отправился в свою комнатушку, разделся и лег. Стук шашек вскоре стих. Нарубились, станичники...

  Приглушив лампу до минимума, я лежал, вслушиваясь в скрип дома.

  Сверчка не хватает.

  Барабанная дробь первых, крупных капель дождя. Оловянные солдатики маршируют по крыше.

  Дробь слилась в сплошной шум.

  БАТ не работает в связи с неблагоприятными погодными условиями. Теперь Анатолий с ним на равных. Зеро - зеро.

  Но судья не зафиксирует ничьей.

  Засыпая, я думал о принцессе Ки-Еве.

  3. Среда, 6 часов 15 минут

  Балмуш для меня - воспоминание о детстве и готовится всегда приятно, но и с легкой грустью. Давно это было. В Молдавии места Денисову нет.

  Размышления на печальную тему прервал Аркашка - ранняя пташка. Не способен человек начать день, не потравившись кофеином.

  - С добрым утром, Петр Иванович! - а сам, как бы машинально, вертит джезвей в руках.

  - И тебе того же. - Ветер порывами бросал дождь в окно.

  Льет и льет.

  - Мне бы водички вскипятить.

  Я освободил на плите местечко.

  - Спасибо, Петр Иванович.

  Он с нарочитой неловкостью примостился на краешке табурета. Скромняга. Труженик шестидесяти четырех полей готовится к уборке урожая.

  - О чем задумался, земеля?

  Мы с ним и в самом деле земляки. Я родился в Кишиневе,

  он в Бендерах. Но он, а, вернее, его мама, почувствовали неладное раньше и спокойно перебрались в Питер.

  - Да вот, о доме беспокоюсь. Мама одна, скучно ей. И за рыбками ухаживать сложно. У меня аквариум большой, двадцативедерный. Двести сорок литров ровно.

  - Домой хочется?

  - Немного. Плохо, позвонить отсюда нельзя. На почту надежда слабая. Письмо бы получить...

  Мобильники здесь не работают. Горы.

  - Если машина придет - получишь, - я опустил мешалку в котел и закрутил между ладонями. Индеец племени Сиу добывает огонь трением - спички забыл взять.

  - Может не придти?

  На вынутой мешалке остались комочки мамалыги. Не готова.

  - Горы есть горы, душа моя. По такой погоде и доллар не тянет.

  Вода в джезвее закипела. Аркаша высыпал в него ложку чая. Индийского, гранулированного. Варвар.

  - Молочка бы капельку, Петр Иванович.

  - Изволь, - молоко в чай? Последователь Оруэлла. Я отвернулся.

  По галерее - шаги. Несет еще кого-то нелегкая. Всех гнать пора!

  - Простите за вторжение. Анатолия Яковлевича нет у вас?

  На подобный вопрос всегда хочется в ответ пошарить по карманам, вдруг да завалялся. Но с Нимисовым шутить вредно.

  - Нет, - Аркаша отхлебнул пойло.

  - Мы всегда в это время занимаемся медитацией - Александр Борисович, он и я. Некоторые - Нимисов посмотрел на Аркашу, - пока до этого не дозрели. Но Анатолия Яковлевича нет. Я заглянул в его комнату - никого, и постель заправлена. Надеялся, он тут.

  - Нет. И не было. Я вчера его видел, поздно вечером, с биноклем, - пора убавить огонь под котлом.

  - Странно. Где ж ему быть?

  - Вдруг плохо стало? Сердце? - Аркаша отложил кружку. - Я поищу его, - он кивнул на окно. - Плащ надену и пойду.

  - Я тоже, - Нимисов покинул кухню.

  Нехорошо. Совсем нехорошо. Я заглянул в кладовую, снял с гвоздя дождевик, обулся в сапоги.

  Вода скатывалась по склону вниз, сливаясь в грязные ручейки. За дождем, едва угадываемый, рокотал Желчуг.

  Из шале показались Нимисов с Аркашей. Я присоединился к ним.

  - Саблецов как-то брал меня на свои астрономические обсервации. Вдруг он там? - из-за шума приходилось почти кричать.

  Ненадолго хватит дождевика. Ветер дул в спину, и сырость уже холодила меж лопаток.

  Опрокинутый стул, исхлестанный дождем, растопырил беспомощно ножки, а рядом в траве лежал человек, лежал лицом вниз, вытянув вперед руку, а другую подвернув под себя. Посиневшее лицо и широко раскрытые глаза с белесыми зрачками.

  - Что с ним?

  Кто спрашивает? Не узнаю голоса.

  Я попытался отыскать пульс. Бессмысленно - окоченение успело сковать мышцы. И, перечеркивая шею - темная борозда.

  - Он мертв, - я и свой голос не узнал.

  - Я будто ждал этого, - верно, Аркаша. - Он раньше на сердце жаловался.

  - Сердце не виновато. Он задушен, - я поднялся.

  - Вы уверены? - Нимисов смотрел на мое плечо.

  - Уверен.

  Я осмотрелся. Вот он. Огромные объективы уткнулись в грязь, отвернувшись от нечистого неба.