Гамбит Смерти

— Отбой тревоги. Это Александр Борисович с Олегом ревизию в погребе делали.

— Аркаша, спускайся! — зычный зов Олега подтвердил мои слова.

— Иду, — он приоткрыл дверь, на цыпочках подошел к лестнице. — Его нет?

— Кого?

— Его… Нимисова, — он с трудом произнес имя.

— Нет, конечно. Нимисов умер. Навсегда.

— Я так и знал, — Аркаша порозовел, смело ступил на лестницу.

Помедлив, я пошел за ним.

— Петр Иванович, чего бы покушать? — Аркаша, забыв про изжогу, развалился за столом, горделиво поглядывая по сторонам.

— Самое время, — поддержал Олег.

Я принес сосиски, картофельные чипсы, томатный сок — все консервированное. Как заказывали.

Олег вздохнул. Сам напросился.

— Ох, как я испугался! — нездоровая бодрость Аркаши грызла мою совесть. — Мертвецы ожили! Умом понимаю, что ерунда, а ноги сами несут.

Стачанский отложил консервный нож.

— Давайте сменим тему, поговорим о более приятном.

— Погода хорошая. Скоро домой вернемся. Я рыбок покормлю. Они красивые. Молчат все время, а меня понимают. Когда я приз на турнире беру, радостны-радостные меня встречают. Я им всегда корм живой покупаю, он полезный, — Аркаша зевнул. — Я спать пойду.

— Восемь всего, — удивился Олег.

— Волновался. И ночью не выспался.

— Разумеется, Аркадий Иосифович, отдыхайте. На сегодня программа исчерпана, — Стачанский сочувственно следил за Аркашей.

Тот, сгорбившись, шаркая ногами, побрел наверх.

— Нервная система Аркадия Иосифовича совсем истощена. Происшедшее очень сказывается на нем. Надо с ним повнимательнее, поосторожнее… — он посмотрел на меня.

Я собрал остатки ужина со стола и отнес на кухню. Отоспится — войдет в норму. Взрослый парень, девятнадцатый год. Пора взрослеть. Про Нимисова я зря придумал, но кто же знал, что Стачанский с Олегом в ледник полезут. Впрочем, началось у Аркаши все раньше. Четыре смерти — любая психика истощится.

Моя тоже.

— Морковку не уделите? — Олег не усидел в обеденном зале.

— Сколько угодно. Вымой, бери ножик и чисть. Хочешь, пару яиц сварю всмятку.

— Можно, — он обстругал большую оранжевую морковь.

Я поставил песочные часы.

— Аркаша-то пугливый стал. Дергается. Надо и ему подкормиться.

— Понесло вас в ледник. Станешь пугливым, — вода закипела, и я засек время.

— Я и сам через силу шел, но Александр Борисович настаивал. Давай проверим, говорит, вдруг утром в панике просмотрели записку, — он отправил в рот остатки моркови. — Не люблю мертвых. Щемит душу среди них. Да и Александр Борисович, как ты дверь захлопнул, тоже… — он поднялся. — Потом съем яйца, сейчас расхотелось. Прилягу. Шумни, если что.

Его спина, широкая, надежная, скрылась в дверях. Успеть бы шумнуть.

Я взял тяжелый секач, взвесил. Неплохо бы держать при себе. Не поймут, перепугаются, нехорошее подумают.

С сожалением я положил нож на место.

Вообще-то у ребят есть ружья. Мало ли, время такое. Только в кого стрелять? В мертвецов?

До позднего вечера сражался я с мерзостью запустения — скоблил, чистил, мыл, стирал. Последние два дня приходилось манкировать уборкой. В одиннадцать часов и меня потянуло в сон. Заслужил. Я оглядел кухню. Можно санитарную инспекцию принимать.

Стачанский с кочергой возился у камина.

— Выставлять караул на ночь, думаю, лишнее. Важнее выспаться.

Он потянулся, — усталый беззаботный спортсмен. Я пожелал ему приятных сновидений.

А меня сон бежал. Минувший день перемалывался в голове, и я смотрел в неплотную темноту комнаты, чтобы не видеть сумятицы души. Таблеточку элениума принять? Луна полная. Неблагоприятная пора для поиска комет.

За дверью раздался треск. Сердце, как и давеча, стуком напомнило о себе. Я сел. Полено в камине, должно быть.

Босиком, бесшумно я прокрался к двери. Тихий звук сдерживаемого дыхания. Или просто игра воображение.

Бронзовая ручка двери под пальцами несколько секунд оставалась неподвижной, а затем повернулась. Кто-то пытался открыть дверь. Не выйдет.

Через пятнадцать минут замерзли ноги. Я вернулся к постели, ощупью нашел вязаные носки.

Тихо. Даже сердце замолчало. Я пошарил по столику. Подсвечник удобно лег в руку. Граммов семьсот, чугунный. Каслинское литье.

Кто? Олег, Аркаша, Стачанский?

На часах — два пятнадцать. Я вернулся к двери. Стою дурак дураком, жду, когда придут убивать.

Отодвинув запор, я рывком распахнул дверь. Никого, только потрескивает в камине толстая коряга. Но ручка двери не сама же поворачивалась!

Пойду, возьму секач. С ним надежнее.

Дверь в галерею приотворена. Самое простое объяснение — кто-то проголодался. Хотел разбудить меня, но не решился и сам тайком вторгся на кухню. Но ключи — у меня. Дубликат? Возможно. На поиски — вперед!

Ободряя себя подобной ерундой, я пробирался галереей, невидимый во тьме, неслышимый в носках.

Дверь на кухню тоже открыта — настежь. Внутри — полная неподвижность. Я ждал, пытаясь уловить хоть что-нибудь.

Ничего.

Пришел, пожрал и ушел, не потрудившись закрыть двери.

Я направился к плите — за спичками.

Попью чайку и пойду спать. Крепко-крепко.

Спичка зашипела, вспыхнула, я потянулся за свечой — и понял, почему стало тепло ногам. Я стоял посреди лужи крови.