Гамбургский симпатяга. Живые стеклышки калейдоскопа

Известный дизайнер Никита Голованов, мы вместе работали в «Собеседнике» и тогда крепко дружили, сказал иронично: «Пройдя скозь фильтры фотошопа, лицом прекрасным стала…» Опа! Стыдно признаться… Так он сказал про меня. Потом, желая загладить сомнительную шутку, подарил мне на день рождения арт-композицию. Золотая маска человека поднимает себя по устремленным в небо этажам. Как по ступеням. На спине у маски желтые крылышки. Никита сам придумал и сам отлил. Не знаю, из какого металла. Почти скульптура. Мысль проста, и она ясна даже тик-токеру с незатейливым ником Миможка. Человек себя строит, а не фотошоп. Скульптура мне понравилась. Она до сих пор стоит в моем рабочем кабинете.

Никита жил с родителями на Кутузовском проспекте в Москве. И учился в одном класс с Викой, внучкой Брежнева. Отец Голованова, танцовщик Лев Голованов, лауреат Сталинской и Государственной премий, работал в ансамбле Моисеева. Никита женился на Ксении Пономаревой, тогда генеральном директоре ОРТ, подруге и компаньонке Березовского… Где мой лирический герой Шурка с Нижнего Амура, из деревни Иннокентьевка, и где Кутузовский проспект, олигарх Березовский и Вика, внучка Брежнева! Дорогой Леонид Ильич приезжал в день Седьмого ноября к Вике и Никите в школу. Красный, как помнится, день календаря… На Седьмое ноября нам в школе-интернате давали по три конфеты «Ласточка» и по две земляные груши. Водянистые, по вкусу напоминающие сырую картошку. Груши привозили на барже по великой желтой реке из близкого Китая. Зимой, на Новый год, давали по три мандарина. По ночам я слышал, как в окно нашего кубрика, интернатовской спальни на двенадцать человек, бьется ветер-шелкап. Он прилетал со стороны Шантарских островов. На острове Малый Шантар, в бухте Абрек, зимовал мой отец, молоденький мичман со шхуны «Товарищ». Их судно затерло льдами. Каждый день, вырвав листок из вахтенного журнала, отец писал письмо сельской учительнице в поселок Аян. Моей будущей маме. Письма нельзя было отправить. Потом, когда собачьи упряжки пробьются через торосы, учительница прочтет разом все письма. И выйдет замуж за мичмана. Он тогда уже отрастит усы. Письма отца пропадут из нашей квартиры на улице Полежаевской, когда мой задумчивый сын там поселится и решит жить но-новому. Он представит себя то ли новоявленным пророком, то ли вором в законе из девяностых годов. Выбросит ненужный хлам. Истертые фотографии, растрепанные тетради, непонятные вещички: старый ключ от калитки в английском саду, глиняную трубочку с отколотым мундштуком, обломок весла с надписью «Товарищ». «Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет остались пересуды, а нас на свете нет». Вольно же поэту Пастернаку так широко думать. Космически. Простительно здесь лишь то, что все мы, хотя бы один раз в жизни, начинаем жить по-новому. Мы с понедельника обязательно начнем по утрам бегать трусцой! Только вот кеды новые надо купить… Пока же предвечерье пятницы. Какое точное слово «предвечерье»! Запах мандариновых корочек и запах примороженных водорослей – первые запахи моего детства.

…Впрочем, вы не знаете, куда афтара занесло? «Афтар» – словечко из возникшего языка юзеров, пользователей социальных сетей. В моем нынешнем методе письма есть свои недостатки. Блуждание в лабиринтах памяти и возникающие непрошеные ростки воспоминаний, похожие на искры костра. Или на протуберанцы. Голованов придумал фирменный знак «Коммерсанта» – твердый знак в логотипе названия газеты. А я придумал собственный метод письма. Моя бабушка Матрёна Максимовна, баптистка и Старшая сестра в вере, язвительно говорила про неожиданно воспаривших людей: «Увидала жопа свет!» Что идентично поговорке: «Из грязи в князи!» К Никите поговорка никакого отношения не имеет. Он родился князем. На Кутузовском проспекте, где тогда жили главные князи СССР. Извините, что рядом оказались анатомические подробности строения человеческого тела… В нынешнем тексте я не намерен использовать сомнительную лексику. Словечки разговорные, конечно, будут встречаться в речи героев. Куда же без них? После того как Никита придумал и отлил свою композицию, мне захотелось его тоже называть пространственным дизайнером. Мне кажется, что пространственный – какой-то особенный дизайнер. Он может обходиться без фотошопа. И без словечек. Он как бы парит в воздухе. Как на картине Шагала «Над городом». Кто парит в небе? Птицы, ангелы, пилоты. И влюбленные. Еще бабочки и шмели. Моя золотая маска трепещет крылышками. Пытается взлететь в небо. А то, что имела в виду моя бабушка, взлететь в небо никогда не сможет. Приземленность наших понятий – только дань естеству. Но не мечте. Мы парим вместе с тобой, моя любовь. Если верить стихам, то я уже призрак. Я не разобьюсь. Опасаюсь только за тебя.

Юля говорит мне, объясняя свои занятия:

– Мы пространство собираем в кучку и двигаем пейзаж.