Гамельнский Крысолов

-Ну, тебе бы пришлось пойти, даже если бы я не настояла на ней, - девушка пожала плечами, - Но это хорошо, что он смог тебя успокоить.

-Он знает меня с детства, конечно, он знал, как меня успокоить.

-Это именно то, на что я надеялась, - Грейс улыбнулась, - Может, по чашке чая, пока идем домой?

-Ты не торопишься к Виктору?

-Мы можем взять по стакану чая с собой, - девушка пожала плечами. - Будем говорить и пить чай, пока идем домой. Я просто хочу... узнать тебя получше. Раз уж теперь ты наше вечное третье колесо... - она подмигнула ему и махнула рукой, подзывая официантку.

Потом, идя домой, они беседовали о самых разных вещах. Виктор сначала вслушивался в их поначалу беспечные разговоры о любимых животных, кино и музыке, а после уже более личные, вроде смерти Пенелопы и того, что Иеронима все еще мучает чувство вины. Грейс утешала его, пытаясь убедить, что все бы все равно произошло именно так, и рассказывала о собственных переживаниях из-за отца.

Виктор тоже помнил то время, когда Грейс не знала, ненавидеть ли ей отца за его поступок или наоборот, поблагодарить и плакать из-за его смерти. Ведь не смотря ни на что, Оливер Льюис был ее отцом. Он воспитал ее, он ее вырастил и дал ей место в обществе.

Грейс рассказала Иерониму о том, что порой и сама не знает, как должна поступить, во что должна верить и кому доверять. Был ли ее отец безумен с самого начала, или всему виной стала встреча с Тристаной и Джеком? Ответ на этот вопрос она не получила до сих пор, так что он продолжал мучить ее по ночам.

Она рассказывала Иерониму про то, как скучает без Виктора, а Иероним в ответ поделился с ней тем, как несколько лет пытался поймать Гадателя, но тот всегда исчезал раньше, чем Каратель успевал его догнать.

Виктор сам не заметил, как от него ускользнула нить их разговора, как он перестал различать их слова, все глубже погружаясь в размышления о Юноне.

Кем был Гидеон? Юнону решили отвезти к нему лишь потому, что на ее теле появились знаки, подобные татуировкам Виктора. Значит, Гидеон был большой шишкой? Гадатель попытался вспомнить, упоминала ли его девушка хотя бы раз и что она говорила о нем, но, как назло, именно в этот вечер память, даже призрачная, подводила Виктора.

Сможет ли Гадатель сразу ее найти? Сможет ли понять, как лучше вытащить её из столь странного плена? Успеет ли он сделать это все до того, как ее начнут пытать?

Виктор хотел бы знать ответы на все эти вопросы или хотя бы спросить совета у карт, но все еще не мог. В положении беспомощного призрака, не способного ни помочь кому-то, ни помешать, ни внушить, ни переубедить был еще один минус его "гениального" плана.

Он даже не мог поучаствовать в беседе собственных друзей, ему дозволено было только слушать их, путаясь в числах и фактах, не говоря ни слова, не издавая ни звука, лишь следуя за ними, пока они шли в сторону дома, то молча, то тихо переговариваясь, будто дети, ожидающие свершения какого-то скорого чуда.

Они не торопясь дошли до дома Анны, Грейс тут же влетела внутрь, на ходу расстегивая пальто, а Иероним, наоборот, вошел в дом медленно. Гадатель остался на крыльце, впервые за долгое время жалея, что совсем не чувствует холода и не может остудить голову и избавиться от этой назойливой жажды побыстрее проснуться.

Через какое-то время Иероним вернулся с булочкой в руках. С крыши тут же спорхнул Одиссей и приземлился на перила веранды, повернув голову набок и внимательно уставившись на Карателя. Альбинос показал птице булочку и принялся отщипывать от нее по кусочку, кроша прямо на доски. Ворон благодарно каркнул, спрыгнул вниз и тут же начал клевать крошки теста и изюм.

-Похоже, вы все отлично и без меня справляетесь, - хмыкнул Виктор. Одиссей, видимо, услышав его, отрицательно каркнул и посмотрел на призрак хозяина внимательными черными глазками. Виктор помахал ему рукой и благодарно улыбнулся.

По крайней мере, хотя бы его собственный ворон все еще видел его.

Глава 42. Двойка пентаклей.

-Ему стало еще лучше, - Анна улыбнулась, встречая Иеронима в коридоре.

Виктор отметил ее бледность и тут же посетовал, что вообще остался у нее. Такое нервное напряжение едва ли могло пойти на пользу беременной девушке, наверняка, именно поэтому она выглядела столь уставшей и напряженной. Даже улыбка у нее получилась какой-то вымученной, а слова, которые должны были принести хорошие новости, прозвучали сухо и невыразительно. Иероним молча кивнул и, сняв куртку, продолжая сохранять тишину, пошел наверх. Анна развела руками и даже не стала его окликать, просто ушла к себе.