Гамлет шестого акта

— Не надо мстить за отца? Наверное… а занят я, дражайшая кузина, поиском рассеянных смыслов, сбором чудодейственных трав, обретением утраченного понимания смысла бытия и составлением алхимических настоев, дорогая. Мне нужен эликсир вечной молодости, философский камень и ключи Соломона.

Мисс Хеммонд не оценила шутливого красноречия мистера Коркорана.

— Все это дает любовь, мистер Коркоран.

— Я ещё не любящий, я лишь верующий, мисс Хеммонд.

— Что?

— Я верю в Господа и его Любовь. И верю, тут вы правы, что Его Любовь — есть эликсир вечной молодости, философский камень и ключи Соломона. Я истово верю в вечность, иначе собственная тленность становится невыносимой.

— Но почему вы всё сводите к абстракциям? Ведь надо любить людей!

Слышно было, как мистер Коркоран вздохнул. То ли потому, что устал от разговора, то ли — его чрезмерно обременял гербарный пресс.

— Вы правы, кузина. Любовь к ближнему нам заповедана. Но ближний — это тот, кто сделал тебе добро. Враг — тот, кто причинил тебе зло. Предписано любить и любящих тебя, и ненавидящих. Любить — это прощать, терпеть, не помнить зла, не искать своего… Я стараюсь именно так и поступать. Стараюсь…

Мистер Доран понимал, что всё красноречие мисс Хеммонд сводится к тому, чтобы обратить любовь мистера Коркорана, поминутно ускользающую, на себя самое, мистер же Кристиан упорно делал вид, что не понимает слов девицы. Неожиданно он сменил тему.

— Вам нравится ваша кузина Бэрил, мисс Софи?

— Ничуть. Внушает только жалость. Ущербность всегда жалка. Разве что голос… — мисс Софи всё ещё злилась на внимание мистера Коркорана к мисс Бэрил и его подчеркнутую доброжелательную чуткость к ней.

Мистер Коркоран усмехнулся.

— Но ведь надо любить людей. А это ваша сестра. — Голос мистера Коркорана хлестнул воздух, словно взмах крыльев ворона — Зачем же вы проповедуете любовь, не имея её? Если даже сестру любить не можете… Или вы любите только мужчин? И только красивых? Уродливые и горбатые не пользуются успехом, не правда ли? Они не люди? — Он снова вздохнул. — Вы правы, наверное. Офелии подавай принца, она не может любить могильщика…

В эту минуту на террасе показались мистер Кемпбелл и мистер Морган, следом за ними появился лакей его сиятельства и попросил мистера Коркорана пройти в бильярдную — его хочет видеть милорд Хеммонд. Мистер Коркоран кивнул, извинился перед кузиной, и спокойно прошёл с прессом вверх по лестнице, демонстративно не замечая стоявших мужчин. Мистер Кемпбелл чуть попятился от Коркорана. Мисс Хеммонд, отрешённо пожелав джентльменам спокойной ночи, медленно вошла в гостиную. Едва она удалилась, Чарльз Кемпбелл обратился к приятелю.

— Похоже, наш друг Клемент не преуспевает в своих ухаживаниях?

— Пока чудовище здесь — это немыслимо. К тому же наш друг так сильно озабочен опасностью упустить наследство, что просто разрывается. Но он не более по душе девице, чем сама девица Коркорану. Красавец вечно строит из себя недотрогу.

— Я до сих пор не понимаю — он знает? Он тогда…

Мистер Морган поймал его взгляд и пожал плечами.

— Чёрт поймет это дьяволово отродье. Знай он всё — давно так или иначе дал бы понять. А впрочем, кто за него поручится?

Отец Доран неторопливо вышел из-за колонны, словно только что вернулся из сада. Посидев около получаса у себя, он направился в бильярдную. Коркорана у мистера Хеммонда уже не было. Не было его и в его комнатах. Не было в столовой и в музыкальном зале. Там была лишь мисс Стэнтон, разучивавшая, как ни странно, тот самый хорал, что мистер Доран уже слышал. Причём, во сне. Теперь он вспомнил. Это был григорианский хорал на латыни и слышал он его лет двадцать назад, ещё совсем юнцом во Франции в исполнении мужского хора. Сто двенадцатый псалом — он любил его.

«Laudate, pueri, Dominum: laudate nomen Domini. Sit nomen Domini benedictum, ex hoc nunc, ut usque in saeculum…»[8]

Прекрасный голос звучал как перезвон церковных колоколов.

— Quis sicut Dominus, Deus noster, qui in altis habitat, et humilia respicit in caelo et in terra?
Suscitans a terra inopem, et de stercore erigens pauperem:
Ut collocet eum cum principibus, cum principibus populi sui…[9]

Дух отрешённости от земного, мистического созерцания наполнял залу. Заметив священника, мисс Бэрил умолкла и улыбнулась. Потом, неожиданно смутившись, сбивчиво спросила, может ли она поговорить с ним? Доран, удивившись, кивнул, и мисс Бэрил прошла на балкон. Небо очистилось и сияло россыпью звезд. Мисс Стэнтон долго молчала. Потом неожиданно взглянув ему прямо в глаза, — причём мистер Доран впервые заметил, как они велики и прозрачны, — заговорила: