Гамлет XVIII века

– Молчать! – резким фальцетом завопил Денис Иванович. Кровь бросилась ему в лицо, и он задрожал истерично, нервно. – Молчать... Не сметь... разговаривать! Душегубец... Осмеливаться... вводить... мать... в несправедливость. Не позволю! Степку не трогать. Не сметь! – Он выкрикивал слова отдельно, точно выбрасывал их, ставя после каждого точку, как будто каждое из них составляло целое отдельное предложение. – Не сметь, – подступил он к Корницкому, стискивая кулаки, почти с пеной у рта, и, словно боясь сам себя, повернулся и выбежал вон. Но на лестнице раскатился его голос по всему дому и долетел до гостиной. – Сказать всей дворне, – крикнул он дворецкому Якову, – что, если кто тронет Степку хоть пальцем, того я изобью собственными руками.

Лидия Алексеевна билась беспомощно в креслах, мотая головой из стороны в сторону.

Корницкий подобрался, подтянулся весь, и тут только вполне выказалось, что это был за человек. Он подошел к Лидии Алексеевне, положил ей руки на плечи и скорее прошипел, чем проговорил:

– Лидия, тут отчаяние неуместно. Нужно действовать...

– Что же я могу?.. Что же я могу? – слабо отозвалась она. – Ты видишь, он возмущает людей, дворню... Скандал перед холопами... Он не гнушается ничем...

– Он – явно сумасшедший и с ним надо поступить, как с сумасшедшим, – внятно произнес Зиновий Яковлевич...

Лидия Алексеевна вдруг затихла и глянула на него:

– Что ты хочешь сказать?

– То, что есть на самом деле...

– Зиновий!..

– Тогда делайте, как знаете! – и Корницкий отошел.

Лидия Алексеевна взялась за голову.

– Постой! Не соображу ничего. Ты говоришь – сумасшедший?

– Разумеется.

– Тогда нужно доктора.

– Разумеется! Позвольте мне сделать все, что нужно. Я поеду сейчас...

– Ты говоришь, сейчас...

– Нельзя оставлять безумного без помощи.

– Да, без помощи... Тогда поезжай!.. Нет, постой!

– Надо же решиться! – останавливаясь в дверях, проговорил Зиновий Яковлевич: – Завтра он поднимет всю дворню, весь город, наконец...

Лидия Алексеевна махнула только рукой, опустила голову и закрыла лицо...

Зиновий Яковлевич поспешно прошел к себе, на ходу приказал скорее закладывать карету и стал одеваться. Он надел кафтан, навесил все свои ордена, захватил из письменного стола все деньги, какие были у него, и, как-то особенно тряхнув этими деньгами – дескать, при помощи их все можно сделать, – уехал, велев кучеру гнать лошадей.

Одно слово, вырвавшееся у Дениса Ивановича в порыве бешеного его гнева, заставило Корницкого действовать, не теряя времени, поспешно и решительно. Слово это было «душегубец». Случайно ли произнес его Денис Иванович или нарочно, – Корницкому разбирать было некогда. Слово вылетело и нужно было, значит, действовать.

Вернулся Зиновий Яковлевич поздно, когда давно уже стемнело, почти ночью. Дом был весь освещен. Его ждали. Лошади были сильно взмылены, но он не велел откладывать карету и оставил ее у крыльца, сказав, что она понадобится скоро опять. На козлах сидел его собственный кучер, вольнонаемный татарин.

Проходя через сени, Корницкий издал грозный окрик, зачем дом освещен и не спят.

– Тушить огни и ложиться! – приказал он. – И чтобы у меня никто пикнуть не смел!.. Яков, распорядись! Потом ко мне придешь...

Мало-помалу огромный дом Рядовичей погрузился во тьму и затих. Огни погасли всюду, и в кучерской, и в сторожке.

Корницкий, как был в своем кафтане и в орденах, сидел у себя и ждал. Дворецкий явился к нему с докладом, что приказание его исполнено. Зиновий Яковлевич близко, почти в упор подошел к Якову и сказал:

– Денис Иванович свихнулся разумом. Надо отвезти его немедленно в больницу. Я там был, договорился с доктором... Его возьмут на обследование, а затем созовут комиссию для признания его сумасшедшим.

– Та-а-к-с! – протянул Яков.

– Надо взять его немедленно и отвезти. Он наверху?

– Наверху.

– Лег?

– Кажется. Васька вещи вынес.

– Тем лучше. Но добром он, конечно, не поедет.

– Не поедет.

– Надо взять силой.

Яков, человек огромного роста и значительного дородства, в молодости отличался тем, что поднимал один карету за рессору. Теперь, несмотря на года, он дышал еще здоровьем и силой. Эту силу знала и боялась вся радовичская дворня.

– Силой, конечно, можно... – начал было он.

– Надо, надо! – перебил его Зиновий Яковлевич: – Он в своем безумии погубит всех. Ты слышал, что кричал он? И меня, и тебя погубит...

Яков, прищурясь, смотрел на Корницкого. Тот говорил, а сам дрожал.

– Само собой, – рассудил Яков, как бы не понимая никаких намеков и не замечая, что делалось с Зиновием Яковлевичем, – ведь если безумный, так может и дом сжечь или из пистолета выстрелить и погубить... Всяко бывает...

– Так надо взять, связать и отвезти в больницу... Надо пойти! – Зиновий Яковлевич оглянулся, поискал глазами, быстро подошел к окну, снял два шнурка от гардины, протянул один Якову, а другой оставил у себя. – Идем! – Но, сказав это, он остановился. – Не позвать ли еще Адриана? – предложил он.

Яков шевельнул плечами и оглядел высокую, сильную фигуру Корницкого с его холеными, но цепкими руками.

– Не надо. И без Адриана обойдемся.