Читаем Гамп и компания полностью

– Да, меня это радует. Я очень это ценю.

– Это была не моя идея, – сказал малыш Форрест, и это его замечание не показалось мне очень нужным.

– Послушай, я знаю, что все испортил, и прямо сейчас я не тот, кем ты мог бы гордиться. Но я старался.

– Что ты старался?

– Ничего не испортить.

Малыш Форрест просто продолжает смотреть на стол, а через минуту-другую говорит:

– Я сегодня ходил в зоопарк, чтобы повидать Ванду.

– С ней все в порядке?

– Я два часа ее искал. Похоже, ей было холодно. Я попытался сунуть ей свою куртку, но какой-то здоровенный охранник зоопарка подскочил и наорал на меня.

– Но ведь он тебя не тронул, ведь так?

– Не-а. Я сказал ему, что это моя свинья, а он говорит что-то вроде: «Да, тот псих тоже мне что-то такое говорил». Потом он просто ушел.

– А как в школе?

– Да нормально. Ребята задали мне по всей программе на тот предмет, что тебя в тюрьму упекли.

– Пусть это тебя не тревожит. Это была не твоя вина.

– Насчет этого я не уверен… Если бы я просто продолжал напоминать тебе проверять те клапаны и манометры на свиноферме, может, всего этого бы и не случилось.

– Нельзя оглядываться, – говорю. – Что случилось, то случилось. Я так прикидываю.

Это было единственное лицо, которое я еще мог сохранить.

– А что ты будешь делать на Рождество?

– Ну, нам здесь наверняка классную вечеринку устроят, – соврал я. – С Санта-Клаусом, подарками, большой индейкой и всякой такой ерундой. Знаешь, как бывает в тюрьмах, – охранникам нравится видеть, как заключенные развлекаются. А ты что собираешься делать?

– Думаю, сяду на автобус до дома. По-моему, все достопримечательности я здесь уже повидал. Я, как вернулся из зоопарка, прошел к Белому дому и вверх по Капитолийскому холму, а потом дальше к памятнику Линкольну.

– Ну и как тебе все это?

– Да знаешь, странно как-то. Пошел снег, все было во мгле и… и…

Малыш Форрест помотал головой, а по его голосу я понял, что он вот-вот заплачет.

– И что…

– Просто я по маме скучаю, вот и все…

– Твоя мама, она… Ты ведь ее не видел, правда?

– Не совсем.

– Но типа того?

– Угу, типа того. Всего на минутку. Но это была только фантазия. Я точно это знаю! Я не такой дурак, чтобы и впрямь в это поверить.

– Она тебе что-нибудь сказала?

– Угу. Она говорит, я не должен тебя забывать. Говорит, ты – это все, что у меня есть, не считая бабушки. И прямо сейчас тебе нужна моя помощь.

– Она тебе это сказала?

– Послушай, это просто фантазия. Я уже сказал. Такого не бывает.

– Как знать, – говорю. – Когда уходит твой автобус?

– Где-то через час. Пожалуй, мне лучше идти.

– Тогда желаю тебе славной поездки домой. Жаль, что тебе пришлось вот так со мной повидаться. Но, может статься, не пройдет много времени, прежде чем я отсюда выберусь.

– Тебя что, отпустить собираются?

– Может быть. Приходит тут один мужик для благотворительных бесед с заключенными. Проповедник. Он говорит, что пытается нас «реабилитировать». Еще он говорит, что наверняка сможет вызволить меня через несколько месяцев по «государственной программе рабочей амнистии» или еще по чему-то такому. Говорит, у него есть огроменный религиозный тематический парк в Каролине и чуваки вроде меня ему там ох как требуются.

– А как его зовут?

– Преподобный Джим Беккер.


Вот так и получилось, что я стал работать у преподобного Джима Беккера.

Беккер купил себе участок в Каролине, который он назвал «Святой землей», и там был самый охрененный тематический парк, какой я в своей жизни видел. У преподобного имелась жена, которую звали Тамми Фэй, похожая на куклу-пупсика, с ресницами как стрекозиные крылья и толстым слоем румян на щеках. Болталась там еще и женщина помоложе, которую звали Джессика Хан. Преподобный Беккер называл ее своей «секретаршей».

– Послушайте, Гамп, если этому невежде Уолту Диснею можно такое делать, почему мне нельзя? Это самая что ни на есть грандиозная схема. Мы привлечем почитателей Библии со всего этого чертова мира! Пятьдесят тысяч в день – а может, и больше! Каждая библейская сцена, каждая притча найдет здесь свое место! И если брать по двадцать долларов с рыла, мы заработаем миллиарды!

В этом преподобный Беккер был исключительно точен.

Там уже было более пятидесяти аттракционов, и он планировал еще больше. Людям, к примеру, приходилось проходить через рощицу, где постоянно торчал парень, одетый как Моисей, и когда они подходили поближе, он нажимал на кнопку. Та открывала клапан, и стальная трубка выстреливала огнем футов на двадцать – получался «Моисей и неопалимая купина». Как только газовый огонь разгорался, все посетители отпрыгивали назад и начинали вопить, а также охать и ахать, как будто это до смерти их напугало!

Еще там была речушка, где младенец Моисей плавал в пластиковой лодке, завернутый в полотенце – «Моисей в тростниках».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное