Гамп и компания

— Ее здесь нет, чтобы это подтвердить. И я думаю, что кое-какая помощь тебе бы не помешала. Я хочу сказать, щипать устриц — тяжелая работа. И, может, я бы тебе на ней пригодился.

— Конечно бы пригодился. Но…

— Тогда заметано, — говорит малыш Форрест. — Что, если я завтра утром начну?

Я не был уверен, правильно это или неправильно, но так мы и сделали.

На следующее утро я встал перед рассветом и приготовил легкий завтрак, а потом заглянул в комнату малыша Форреста посмотреть, проснулся он или нет. Он еще не проснулся, а потому я на цыпочках вошел и встал там, глядя, как он крепко спит на кровати Дженни. В своем роде он так на нее похож, что я ненадолго вроде как остолбенел, но потом взял в себя в руки, потому как, что бы там ни было, работу нам делать надо. Я наклонился его разбудить, но тут моя нога наткнулась на что-то такое под кроватью. Я посмотрел вниз — и будь я проклят, если это не кончик здоровенного тотемного столба с Аляски, который я ему послал. Тогда я нагнулся еще ниже, заглянул под кровать — и точно, там вся остальная ерунда: немецкий рог и арабский нож, по-прежнему в футляре. Выходит, он все-таки никуда их не выбросил, а прямо тут хранил. Может, он не особо много с ними играет, но по крайней мере держит их рядом с собой — и внезапно я начинаю что-то понимать насчет детей. Какую-то секунду мне хотелось потянуться и поцеловать его в щеку, но я этого делать не стал. Но мне ужасно хотелось.

В общем, после завтрака мы с малышом Форрестом отправляемся в Байя-Лабатре. Я наконец-то смог внести начальную плату за старый пикап, а потому мне больше не приходится ездить на автобусе. Но каждый день встает нешуточный вопрос, доберется ли пикап туда и вернется ли обратно. Я назвал машину Вандой в честь… гм, всех Ванд, которых я знал.

— Как думаешь, что с ней сталось? — спрашивает малыш Форрест.

— С кем? — спросил я.

Мы ехали по старой двухполосной дороге в темноте мимо разрушенных домов и фермерских полей — вперед к воде. Лампочки на щитке старого пикапа, «шевроле» пятьдесят четвертого года, светятся зеленым, и в их свете видно лицо малыша Форреста.

— С Вандой, — говорит он.

— С твоей свиньей? Ну, прикидываю, она по-прежнему в зоопарке.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. То есть почему бы ей там не быть?

— Не знаю. Прошло много времени. Может, она умерла. Или зоопарк ее продал.

— Ты хочешь, чтобы я выяснил?

— Пожалуй, нам обоим стоит выяснить, — говорит он.

— Угу. Может, и так.

— Послушай, — говорит малыш Форрест, — я хотел тебе сказать, что мне очень жаль лейтенанта Дена и Сью. Понимаешь?

— Угу. Я это ценю.

— Они были по-настоящему славные друзья, да?

— Да, были.

— Так за что же они погибли?

— Ох, не знаю. Думаю, потому что они выполняли приказ. Старый папа Буббы давным-давно задал мне такой же вопрос. Может, они просто оказались в ненужном месте в ненужное время.

— Это я понимаю, но зачем была та война?

— Ну, нам сказали, она была из-за того, что Саддам Хуйсейн напал на людей в Кувейте.

— Значит, из-за этого?

— Так нам сказали.

— А сам-то ты что думаешь?

— Много народу говорило, что она была из-за нехти.

— Нефти… да, я тоже об этом читал.

— Думаю, за нехть они и погибли. — Вот что мне пришлось по этому поводу сказать.

Мы добрались до Байя-Лабатре, забросили корзины в лодку, и я погреб к устричным банкам. Солнце всходило над Мексиканским заливом, и в утреннем небе плыли пушистые розовые облака. Вода была прозрачной и ровной как стол, а единственные звуки доносились от весел. Мы добрались до банок, и я показал малышу Форресту, как втыкать одно весло в ил, чтобы лодка держалась неподвижно, пока я шарю по банкам. Затем я использовал длинные щипцы, чтобы откусывать большие шары устриц. Утро было чертовски славное, и вскоре малыш Форрест сказал, что тоже хочет немного пооткусывать. Он казался ужасно счастливым, как будто откусывал жемчужины, а не устриц. На самом деле в некоторых устрицах и впрямь были жемчужины, но никаких приличных денег они не стоили. Это были не те устрицы.

После того как мы набрали наш предел, я погреб назад к предприятию по обработке устриц, но не одолел даже и полпути, как малыш Форрест спрашивает, нельзя ли ему тоже погрести. Я пересел, и он взялся за весла. Примерно полчаса нас болтало туда-сюда, но наконец он наловчился.

— А почему ты не купил к этой лодке мотор? — спрашивает малыш Форрест.

— Не знаю, — говорю. — Порой мне вроде как нравится грести. Чертовски тихо и мирно. И это дает мне время подумать.

— Ага, а о чем?

— Не знаю, — сказал я. — Ни о чем особенном. Вообще-то думать — не моя специальность.

— Мотор сэкономил бы время, — говорит он. — И прибавил бы эффективности.

— Угу. Наверное.