Гамсун. Мечтатель и завоеватель

У него было о чем поведать читателю.

Летом 1922 года он оставил эти планы. Операция, которая должна была усилить поступление половых гормонов в кровь, не имела того эффекта, на который он рассчитывал.

Мария была моложе мужа на 23 года. В один прекрасный день и она выступила на литературном поприще. Стихи, сочиненные ею в процессе общения с собственными детьми, она записала и выпустила в виде сборника «Стишки». Один из самых видных норвежских критиков выступил с весьма одобрительной рецензией. «Ее дебют достоин ее великого имени», — таков был его вывод[291].

Супруг всячески ободрял ее и помог в окончательной редакции перед сдачей рукописи в издательство. Он убедил Кристиана Кёнига, работавшего в филиале «Гюльдендаля» в Осло, немедленно объявить о выходе сборника в газетах, установить низкую цену и в избытке снабдить этим сборником книжные магазины по всей стране. Следовало также направить экземпляры в датские газеты, сопроводив их соответствующими рекламными объявлениями[292].

Все эти меры принесли свои плоды: ситуация с выходом книги была благоприятной, как ни для какого иного дебютанта. И уже вскоре и издательство, и автор, и супруг автора могли с радостью констатировать, что книга с самым неприметным названием, какое только можно себе представить, должна выйти новым тиражом.

Писательская чета отметила это событие с подлинным размахом. Они отправились на пароходе в Кристианию и вернулись обратно с подарком для самих себя. Небольшой «кадиллак», слегка подержанный, ценой в 12 000 крон (годовое жалованье двух профессоров). Конечно же, этот автомобиль совершенно не отвечал заявленному вначале назначению покупки — перевозить бидоны с молоком на молокозавод. Когда местные представители власти хотели воспользоваться этим автомобилем для военных маневров, Гамсун просто выставил их за дверь. Нет уж, это не тот автомобиль, который он готов доверить какому-то шалопаю-новобранцу, это ведь не просто машина — это целый дом на колесах.

Всегда прилежная и сообразительная, Мария поступает на курсы вождения. Что касается основного владельца, то он только видел, как управляет автомобилем шофер такси, как он жмет на педали, использует ручной тормоз, жмет на газ и гудит в клаксон. Однако, слегка ознакомившись с соответствующими брошюрами, он решает сесть за руль. Один-единственный раз. На дворе собственной усадьбы. Лишь находчивость и быстрая реакция Марии позволили предотвратить несчастье.

«Кадиллак» получил номерной знак «1–465».

Весной 1922 года Гамсун, сидя в своем «кадиллаке», с гордостью встречал на пристани старинного друга Эрика Фрюделунда, роль шофера играла фру Гамсун. Ее муж решил, что пришло время обновить старые дружеские связи. «Таково свойство обыденной жизни, постепенно на ней оседает пыль, и в конце концов все обрастает грязью и убожеством, но разве такими потускневшими мы должны быть в сознании старых друзей?»[293]

Они не виделись с Фрюделундом с той поры, когда Гамсун писал свой роман «Виктория», живя в горной долине Вальдрес летом 1898 года. Их встреча была поистине грандиозной.

И все же было невозможно не писать даже в такой великий день. После завтрака он отправился в свою писательскую хижину, избушку, которая находилась в непосредственной близости от Нёрхольма. Здесь он работал ровно до четырех. Обед ему принесла одна из горничных. В своем новом романе он создал образы двух мальчиков в возрасте Туре и Арилда и высмеял их отца, директора школы, который воспитывал их методом муштры и дрессировки. В романе «Последняя глава» он пытается доказать, почему мальчики должны иметь свою собственную, свободную от вмешательства взрослых жизнь. Но в реальной жизни это не очень-то удавалось Гамсуну, особенно в отношении Арилда.

Дети росли, и с каждым месяцем им требовалось все больше пространства. Мальчикам скоро исполнится столько лет, сколько было ему самому, когда его отправили к дяде.

В разгар лета 1922 года он отправился в Арендал, где пытался совместить лечение зубов с написанием книги. Он страдал от постоянного ощущения тревоги, порой он проводил целый день за закрытой дверью, испытывая страх перед всем и перед всеми. Он признался Марии, что, пожалуй, ему нужна нянька или сиделка. Он жаловался, что ощущает себя идиотом, и говорил о плохой перспективе для Марии, которая моложе его на целую женскую жизнь. «Я, конечно, могу сдаться, но мне кажется, что и ты хочешь, чтобы я закончил новую книгу, а это займет время, и одному Богу известно, сколько именно времени это займет»[294].

Работа над рукописью постоянно заставляла его бежать из дома. В очередном гостиничном номере, исполненный тревожных ожиданий, он таким образом охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Вот теперь-то мы увидим, на что я гожусь: жизнь, или смерть, или же медленное разложение». Через пять дней он уже с восторгом сообщал Марии: «Господь Всемогущий знает, что я еще не совсем идиот, Мария»[295].