Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Братья сильно отличались друг от друга. Младшего отец описывал как грязнулю: «этот поросенок не любит как следует умываться, на шее у него простой желтый платок, хотя у него полно красивых рубашек с соответствующими воротничками, но нет, он ходит в каком-то рванье, но что касается характера — он просто чудесный, золотой парень, совсем взрослый, очень доброжелательный ко всем. А Туре высокий и стройный, всегда хорошо одет, красивые ботинки, воротнички и галстуки, все изысканное, настоящий джентльмен»[355].

В этот период, в начале лета, Гамсуну было необходимо как можно скорее дописать «Август», продолжение «Бродяг», которое должно, как он надеялся, получиться столь замечательным, что он сможет с удовлетворением отложить последние законченные страницы, осознавая, что сделано все возможное и более того.

17 мая, вдень национального праздника, Григ уведомил самого крупного акционера «Гюльдендаля», что доход издательства увеличился с пяти до семи процентов. Выплата миллионного долга копенгагенскому «Гюльдендалю» шла с опережением. При этом Григ предложил увеличить свое собственное жалованье, с 25 000 до 30 000 крон. Таким образом, оно несколько превысило жалованье премьер-министра страны, не говоря уже о жалованье начальника полиции Осло, которое было вдвое меньшим.

И при этом Гамсун считал себя вправе обременять столь высокооплачиваемого человека разного рода поручениями. Получив однажды телеграмму от директора одного отеля в связи с наметившейся продажей редкого сервиза на аукционе, устраиваемом антикварным салоном, он отдал Григу следующее распоряжение: «Полжизни мечтал об этом сервизе. <…> Если даже это потребует огромной суммы, его следует приобрести»[356].

Григ любил устраивать торжества, а теперь было три причины для этого: хорошее экономическое положение издательства, уверенность, что новый 1930 год обещает быть ознаменованным выходом нового романа Гамсуна, и, наконец, удачное антикварное приобретение. Гамсун позволил уговорить себя принять участие в празднике. Открывались бутылки с шампанским, Гамсун давал оркестрантам крупные банкноты, чтобы они играли для него «La Paloma»^{86}.

Дама, которую он вел к столу, вскружила ему голову — это была шведская писательница Марика Стьернстедт^{87}: «Все было так замечательно, и Марика Стьернстедт, будь я лет на сорок моложе, я пошел бы за ней на край света», — доверительно писал он Григу[357].

Красавица прислала ему письмо и подарок. Прошла неделя с того дня, когда он вернулся домой в Нёрхольм. Он убедил Марию отправиться вместе с Сесилией в Вальдрес, где учились их сыновья, чтобы принять участие в празднике в связи с выпускными экзаменами в конце учебного года. И вот на следующий день после их отъезда он пишет письмо такого содержания:

«Дорогая Марика!

Пусть Господь благословит Вас, прекрасную даму, которая разбила мое сердце. Я почувствовал это в поезде, по дороге из Вальдреса в Осло, и весь сжался от унижения. От осознания своего убожества, из-за того что я старик. Что могу я предложить Вам? Медаль нобелевского лауреата? Но наверняка Вы отошлете мне ее назад. Я мог бы поехать в Стокгольм, чтобы поблагодарить Вас за радость встречи, а потом вернуться домой. Но я старше Вас на сорок лет. Я могу демонстрировать Вам не свои резервы, а свои останки. Я теперь развалина. Но, конечно же, у меня есть сыновья, которые ближе Вам по возрасту. О Боже, какие прекрасные воспоминания связывают теперь меня с Вами, какое счастье, что я испытал то, что испытал. <…> Говорят, что старость приносит свои радости, но это не так. Да, конечно, можно радоваться своим детям, но испытывать собственные радости? Нет, все это становится уже недоступным. Вы нанесли мне глубокую рану, от нее в моем сердце остался красный кровоточащий шрам. Такого со мной не было целую вечность. Это была сладкая боль, которую Вы причинили мне. Кровоточащий шрам — это память о том вечере».[358]