Гамсун. Мистерия жизни

Летом 1885 года Эрика Фрюденлюнда призвали в армию, и Кнут стал замещать его. В это же время он выступает с циклом лекций о литературе для местной публики, но ничего хорошего из этого не выходит: жителям Эурдала были не интересны не только заморские писатели Гюго, Флобер и Стриндберг, но даже и собственные классики Бьёрнсон и Ибсен. Ради объективности надо заметить, что больше, чем литературной эрудицией, он поражал свою аудиторию пылкостью и живописностью красноречия и отчаянным радикализмом литературных взглядов, выражавшимся в нападках на крупнейших писателей.

Уже окончательно выздоровевшему и полному сил и устремлений Кнуту было скучно в Вальдресе. Удивительно, что вместо радости он испытывает в это время глубокое разочарование. В письме Николаю Фрёсланду, брату Нильса, он описывает свою жизнь как восхождение на гору, при котором он пробирается вперед крошечными шагами. И еще, впервые в жизни, он жалуется на свое происхождение: «И если бы у меня была твоя мать, Николай, то, при ее воспитании и поддержке, я много бы смог добиться»[42] .

Но Гамсуна, даже в минуты грусти и отчаяния, всегда отличала несгибаемая воля и умение буквально идти напролом. И он решает предпринять новую попытку штурма столицы.

Зимой 1885 года Кнут уезжает из Вальдреса в Кристианию.

* * *

В столице Гамсун снял самую бедную и убогую, но зато самую дешевую комнатку, какую только смог найти. Конечно, ему сразу же захотелось окунуться с головой в литературную жизнь Кристиании, ведь он всегда с интересом следил за жизнью и борьбой на местном Парнасе. Но его никто не знал – а потому его просто не замечали.

Дела шли из рук вон плохо. Ни газеты, ни журналы не жаждали его печатать, коллеги даже не хотели с ним знакомиться.

Единственным писателем, с которым ему удалось поговорить, был Арне Гарборг[43] .

Со слов Туре Гамсуна мы знаем, что Гамсун обратился к Гарборгу, другу Кристофера Янсона, с просьбой посмотреть свои работу:

«Гарборгу они не понравились.

– Ваши произведения какие-то чужеродные, – сказал Гарборг. – Вы слишком много заимствуете у русских.

– У русских? Но я не знаю ни одного русского писателя.

– Например, у Достоевского.

– Но я не читал Достоевского.

Разговор зашел в тупик. Гарборгу нечего было больше сказать молодому писателю, и он не поверил, когда тот сказал, что не читал русских. Нет, ему решительно не понравился этот молодой писатель, который держался самоуверенно, что не подобало в его положении».

Тем не менее Гарборг решил помочь начинающему коллеге – и благодаря его протекции в «Дагбладет» был напечатан очерк «В турне», а также газета купила два рассказа «Грех» и «Лжец»[44] и эссе об Америке.

Но все-таки жизнь в Кристиании не складывалась. И поскольку писательская карьера в то время ему никак не удавалась, Гамсун вновь решил заняться чтением публичных лекций.

Он делает в Йовике доклад о Стриндберге, и неожиданно в «Дагбладет» появляется доброжелательная рецензия на его выступление, в которой его тем не менее называют господином Гомсумом.

Турне продолжается несколько месяцев, но успеха лектору не приносит. Гамсун пишет Эрику Фрюденлюнду письмо, в котором признается, что не знает, стоит ли продолжать «эту бессмысленную затею». Да, люди приходят на лекции и слушают они его очень внимательно, вот только людей этих – считаные единицы.

В это время «Афтенпостен» предлагает ему «постоянный ангажемент в газете», но потом внезапно отзывает свое предложение.

Жизнь Гамсуна становилась все тяжелее и тяжелее. Как и герой «Голода», он постепенно опускается на самое дно, лишается крова над головой. Одежда его обтрепалась, он голодал, и у него часто не было ни единой монетки в кармане, а нервы совсем расшатались: он легко впадал в истерику и часто был так высокомерен с окружающими, что больше походил на сумасшедшего.

«Теперь он ночевал в сараях, под штабелями досок на берегу Акерсэльвен или под открытым небом на одной из скамеек в Дворцовом парке, – писал Туре Гамсун. – Он делал отчаянные попытки творить даже в этих условиях. Ему хотелось использовать мгновения, когда голова, несмотря на физическое истощение, работала ясно. Но у него редко получалось что-нибудь стоящее, он вновь был слишком болен.

Из-за своего состояния он не замечал, как проходят дни. Если ему случалось есть несколько дней подряд, хоть понемногу, он сразу расцветал, но нервы от этого расшатывались еще больше, организм принимал уже не всю пищу подряд.

Гамсун пишет, обмотав руки тряпками, а перед глазами у него пляшет "вихрь огненных лучей, небо и земля пылают, люди и животные охвачены огнем, бездна, пустыня, весь мир в огне, вот он – последний день...” Гамсун и есть тот самый молодой писатель из «Голода», обессиленный, ожесточившийся, с горькой иронией наблюдающий за игрой своих нервов и за ухудшением своего состояния. И его душа наполняется ненавистью к той силе, к которой он втайне испытывает детское почтение.