Гамсун. Мистерия жизни

Я сижу и думаю. Нет, ты никогда по-настоящему не любила меня. Никогда я не занимал первого места в твоих мыслях, отсюда все намеки, все фотографии, все то, что у тебя от Тетиса.[115] Ни одного единственного воспоминания, в котором я на первом месте, ни единого грошового цветочка, ни единого отрешения от подробностей твоей прошлой жизни, только откровенные воспоминания о нем и его „дорогой душе“, и что он сказал, и как поступал. И тут он заявляет, что не может жить без твоей любви, поэтому умирает — от заворота кишок. И поэтому на меня — его преемника — обрушились телеграммы и письма, и слезы о твоей великой утрате, — потому что он не мог без тебя жить — и скончался от заворота кишок…»

«Христиания.

17 июня 1908 года.

Дорогая Мария Андерсен!

Я обещал прийти и не пришел. Прости меня, и прости, что я так тебя все время мучил.

Дорогая, надень траурное платье по любовнику, который, к сожалению, умер. Пусть завтра во всех газетах появится объявление, пусть оно будет в газетах и послезавтра и еще несколько недель.[116] Будь фру Марией Лавик, сколько захочешь, — тебе это имя и звание гораздо дороже, чем мне. И лей все те слезы, которые я в своей бесчувственности запретил тебе лить вчера. Запрячь все эти Тетисовы манеры и его „дорогую душу“ подальше в своей больничной палате, тогда, вероятно, его белое лицо оставит тебя в покое…»[117]

Благодаря всей этой мучительной истории Мария с самого начала знала, за кого выходит замуж. Гамсун никогда не был мягким и легким человеком.

Он безусловно любил Марию — и оттого мучил ее еще сильнее. Он хотел получить ее всю и настаивал на том, чтобы его возлюбленная немедленно бросила работу, поскольку мир театра насквозь прогнил. Он был убежден и убеждал в этом невесту, что он ее спасает, предложив ей руку и сердце. Именно Гамсун был инициатором их официального брака, поскольку сама Мария предпочитала неформальные отношения и продолжение своей сценической деятельности.

Но она тоже любила Гамсуна — любила не менее страстно и, как впоследствии выяснится, ревновала его не меньше.

В своих воспоминаниях она писала, что Гамсун ворвался в ее жизнь, когда ей было 26 лет, и заставил поверить, что ему нужна только она: «Когда же теперь я оглядываюсь на прошлое своими старыми глазами, я все так же верю в это. Он упоминал мою „прекрасную молодость“ (для Кнута всякая молодость была прекрасна), мою крестьянскую стать, мою восприимчивость. И до сих пор я сама знаю о своей смиренной любви к нему и преклонении. Ему все это было необходимо».

Гамсуну действительно была необходима и она сама, и ее любовь. В минуты просветления он просил у нее прощения: «Мария, пожалуйста, будь со мной терпелива! Если ты того захочешь, то сможешь помочь мне. Ты сможешь сделать из меня короля, и я напишу еще много хороших вещей!»

Мария подчинялась Кнуту, ибо разве могла любящая женщина быть спокойна к таким строкам, получаемым от жениха, к тому же известного на весь мир писателя:

«Конгсберг. Вечер 9.30. Июль 1908.

Моя Мария!

Послушай, накажи меня Бог, если ты не самое прекрасное и восхитительное существо на свете!

…Вот теперь мы обручены, Мария Андерсен, и мы поженимся в апреле.